— Вспомни, Марина, а не ты ли отправляла телеграмму генералу Александру Лебедю с требованием немедленно прекратить резню в Чечне? — задал ей каверзный вопрос один добрый московский знакомый. — Ладно, если бы только адресату… На кой ляд тебе понадобилось публиковать эту «телегу» во всех газетах?
— Но я…
— Да, ты. Вот и получай, родное общество «Франс-Юньон Совьетик»!
Прошло более десяти лет, пока «Сергей Иванович» все-таки был опубликован в России. А еще через несколько лет, в 2009-м, на кинофестивале в Каннах во время традиционной «Русской ночи» с грандиозным фейерверком и банкетом Марине вручили почетный знак «За вклад в развитие культурных связей России и Франции», доверительно напомнив, что ранее этой награды удостаивались только Морис Дрюон, Пьер Карден и Мишель Легран. Отныне, Марина Владимировна, вы — украшение этой достойной компании…
— Спасибо. Я тронута.
— Марина, ты только не волнуйся. Час назад звонили с Таити…
— Жан-Клод? — она остановилась у порога, даже не успев войти в дом.
— Нет.
— Игорь?
Шварценберг был бледен, взволнован больше обычного, только и смог кивнуть: «Да».
— Что с ним? Он жив?
— Автокатастрофа. Он жив, сейчас в коме, находится в реанимации, я говорил с коллегами, положение непростое.
— Я должна лететь.
— Мы летим вместе, я уже заказал билеты. Вылет завтра в восемь утра.
Совсем недавно Марина звонила сыну, поздравляла с 40-летием, интересовалась здоровьем. Игорь заверял ее, что у него все в порядке, что он бодр, чист, как слеза, и готов к своему следующему сорокалетию.
Способный, талантливый мальчишка, он в 15 лет пристрастился к наркотикам, сбегал из дома, шлялся неизвестно где, связался с хиппи, вместе со своим кузеном Алексом докатился до воровства… Слава богу, хоть удалось избавить его от того адского зелья. Чего это стоило, вспоминать не хочется. В своих увлечениях всегда разбрасывался: то снимался в кино, то занимался гитарой, то живописью. Вечный искатель приключений на свою… голову. Потом каким-то образом нашел общий язык с отчимом, укатил к Жан-Клоду в Полинезию, тоже, как и Володька, стал заниматься этим черным жемчугом. Образумился. И вот теперь…
Подробности того, что произошло с Игорем, они с Леоном узнали, только когда добрались до этого чертова атолла. Вместе с друзьями сын стоял на обочине дороги, они разговаривали. Неизвестно откуда появившаяся машина на огромной скорости врезалась в компанию. Один из друзей Игоря погиб мгновенно, трое других — в реанимации.
Когда Марина увидела сына в больнице, ей стало дурно, она едва не потеряла сознание. Как хорошо, что рядом был Леон. Вид Игоря ужасен, он весь закован в гипс, опутан массой проводов, тянущихся к каким-то аппаратам. Лечащий врач мнется и ничего толком не может сказать. Будущее туманно. Выйдет ли когда-либо из комы пострадавший — неизвестно. Впрочем, и так все ясно: даже если произойдет чудо и Игорь и выкарабкается, он на всю оставшуюся жизнь будет инвалидом. На-все-гда.
Но едва встал вопрос об ампутации, женщина-хирург сказала: «Я не смогу отрезать ногу такому красавцу!» — и штопала его семь часов подряд. Марина не допускала для сына ничего иного, кроме выздоровления. Врачи рекомендуют: постарайтесь пообщаться с больным. Она приходит к Игорю каждый день, рассказывает о его детстве, поет, читает стихи, делится какими-то самыми сокровенными мыслями. Время останавливается для них. «Я доверяю тебе мои тайны, — шепчет она ему и самой себе, — в уверенности, что они достигнут глубин твоего сознания».
Постепенно состояние Игоря меняется. Он начинает дышать, спустя пять недель впервые открывает глаза. Но она еще не знает, какой удар ждет ее после возвращения к жизни сына. Ребенок не узнает ее, свою мать. Он отталкивает ее, смотрит на нее безумным взглядом, в его глазах Марина читает только ненависть и гнев. «Говорите, говорите с ним как можно больше», — опять советуют ей врачи. Своими рассказами о раннем детстве Игоря Марина пытается оживить его притуплённую память. Но эти воспоминания пугают его еще больше.
Потом он все-таки возвращается к жизни, бросая вызов мрачным медицинским прогнозам. Начинает кое-как говорить, требует жареной картошки, сигареты. Но глаза его по-прежнему пусты. Марина в ужасе, что к ее сыну больше никогда не вернется разум: «Я уже почти сожалею, что смерть пощадила его».
Понемногу, ценой многочисленных операций и изнурительных упражнений, искалеченное тело сына получает некоторую самостоятельность. Марина вновь начинает чувствовать себя матерью. Она держит за руку своего ребенка, что-то напевает, читает стихи, шепчет слова любви у колыбели своего страдания.
В местной библиотеке случайно обнаруживается томик Александра Куприна. Вечером она читала Игорю свою заветную «Олесю». Читала и плакала:
«…
—
Потом были новые операции, когда удачные, когда не очень. Во всяком случае, в 2010 году Игорь смог даже приехать вместе с мамой в Москву, смотрел ее спектакль о Владимире Высоцком. Ходил, правда, с большим трудом, по Москве, в которой в детстве проводил каждое лето…
Она написала жесткую книгу „Безумный ребенок“. Предупреждая все вопросы, говорила: „Я стремилась не рассказывать о своих страданиях, а попытаться разобраться в тайне: почему человек выходит из комы другим… В конечном итоге смерть побеждает все и всех. Но любовь все равно в каком-то смысле помогает, спасает и придает невероятную силу… Жертвенность есть в моих генах“.
Два других сына — Пьер и Владимир — время от времени навещали маму в Париже. Младший все- таки оставил свой жемчужный бизнес и уехал из Полинезии. „Сначала я переживала за него, — рассказывала Марина. — Но Володя мастер на все руки. Если что случится, он не пропадет… Но не авантюрист, нет! Но настоящий непоседа, человек свободной профессии… Женился на девушке из Южной Америки, купил ранчо в пустыне Чако (где-то на границе Бразилии и Парагвая), завел коров и стал ковбоем — у него были тысячные стада. Через десять лет развелся и открыл ресторан уже в Южной Африке, в Кейптауне. Потом увлекся фотоделом и тайским массажем. Опять разводился, женился. Все у него получается, но все он бросает на полпути… Позже вернулся на Таити к прежней любви. Охотится на громадных рыб…“
Пьер? Пьер, как и прежде, играет на своей гитаре и внимательно смотрит на мир…
Разбирая вечернюю почту, среди писем, газет, журналов, счетов, рекламных проспектов, приглашений на какие-то премьеры и презентации, а также прочей дребедени, Марина заинтересовалась плотным конвертом с совершенно неизвестными ей обратным адресом и именем корреспондента: „Ницца, Вероник Ольми…“
Запоздалая поклонница?.. А вот и нет, в пакете оказалась пьеса с нейтральным названием „Переход“. И коротенькое письмецо от автора — Вероник Ольми, автор нескольких пьес, которые ставились в любительских театрах, а также еще не опубликованного романа „Первая любовь“. И что? Ага, вот мини- аннотация „Перехода“ — пьеса о последнем периоде жизни великой русской поэтессы Марины Цветаевой. Уже интересно. И последняя фраза письма: „Эта пьеса для Вас, madame Vlady“. Даже так?
