грусти. Приносим свои извинения.
– А раньше предупредить нельзя было? – прошипела Тиса. Коль в ответ развел руками и предложил подойти к бару, а тигрокис демонстративно отвернулся.
Голос лился хрустальной струей, обволакивал, захватывал, накатывал мягкими волнами. В такт ему скользили разноцветные волны по роскошному телу примы ню-оперы. Яростная фиолетовая сменялась дерзкой бирюзовой, а затем – робко-лиловой. Неистовый алый прибой отступал золотистой пеной. Прима пела. Волны переливались, сплетаясь с музыкой. Закрой уши, всё равно почувствуешь мелодию, поймешь слова, просто глядя на приму. Закрой глаза, всё равно увидишь разноцветные виртуальные волны, просто слушая певицу.
Коль не закрывал ни ушей, ни глаз. Разве можно упустить хоть каплю этой красоты? Голос примы взвился, взлетел к потолку звенящим фонтаном, густая лиловая волна вдруг сорвалась с тела поющей богини и плеснулась в зал, накрыла зрителей, оставив вокалистку совершенно обнаженной. Впрочем, вскоре вернулась, легла на плечи. Вокалистка, завершая арию, склонилась перед залом.
У Коля перехватило дыхание. Кайф от красивой музыки сравним разве что с удовольствием, которое он получает от картин. С той разницей, что здесь – он зритель, а там – Творец.
Коль вытянул ноги, расслабляясь. Ботинки тут же услужливо ослабили застежки. Художник отдыхал.
А Тиса сидела и мучилась вопросом: «Эффект волн на голое тело – это только для прим? Или мне тоже можно заказать? А где? В космокабинках эффекты только для одежды… Кстати об одежде! Кто теперь удивится моему дождю с лужами после этого моря?» Но больше всего Тиса переживала из-за того, что ей никак не удавалось войти в состояние возвышенного умиротворения. Как, скажите, умиротвориться, если с одной стороны раздражают тигрокис и грязное платье, с другой – бесят идеальная ню-прима и Коль, пожирающий голосистую красотку глазами. Правду говорят: упустишь одно время – остальное тоже пойдет наперекосяк. И надо же было недореветь! Страшно подумать, что случилось бы, не выдави она даже те две слезинки? Приземлился бы, небось, летунец не в лужу, а ей на голову!
Умиротвориться, умиротвориться, умиротвориться…
Долго еще Коль будет пялиться на нагую крикунью? Кто вообще придумал эти ню-оперы?! Просто вокал, видите ли, скучно! Распоясались, Творцы! Еще полвека назад сидели тише дохлого таракана, а сейчас повылазили на сцены. Хрон бы вас слизал. Интересно, замужем ли прима? Что-то в новостях мелькало. Кажется, есть муж и двое детей. И куда, скажите на милость, благоверный смотрит? Наверно, туда же, куда и Коль… А если он влюбится? Прима ню-оперы и знаменитый художник… Две звезды. Ужас!
Умиротвориться!
Прима прошлась по сцене, колыхнула пышным бюстом, скользнула по залу томным взглядом и взяла верхнее «фа». Коль расплылся в блаженной улыбке, тигрокис, мурлыкая, выпустил когти.
Проклятье! Если не получится умиротвориться, придется идти на тайм-коррекцию, выравнивать покореженное время. Она скосила глаза на наручник. Квадрат слёз вогнулся сам в себя, став похожим на песочные часы. Но остальное время нетронуто. Пока. Значит, можно успеть…
Тряхнуло.
Она не сразу поняла, что это вовсе не театральный спецэффект. Впрочем, сразу никто не понял. И немудрено – сколько лет уже не было землетрясений?
Тряхнуло еще раз. Со стен и потолка посыпалось, что-то треснуло, люди сорвались с мест, кто-то завизжал, перекрикивая всё еще поющую приму.
Неужели это я? Это из-за меня? Ой, мамочки!
Снова толчок. Тиса не удержалась на ногах, рухнула, хватаясь за Коля, как за спасение. Мужчина одной рукой прижимал к груди тигрокиса, другой пытался поднять любимую. Кто-то уносил со сцены приму, кто-то рвался к выходу, а Тиса прижималась к Колю и думала, что пока они вот так стоят, обнявшись, никакие природные аномалии им не страшны.
И тут тряхнуло с новой силой…
…Время содрогнулось, сплющило квадраты, но в последний миг проявило милосердие и обошлось без человеческих жертв. Синяки, царапины, пару сотрясений, но главное – все живы! А вот тигрокису не повезло. Удар, от которого человек лишь поморщится, для него оказался смертельным. Коль рыдал над полосатым комком шерсти, как ребенок. Благо, начался у него квадрат свободного реагирования – с мужчинами-то время слезами редко делится.
Коль рыдал.
А Тиса прижималась к нему всем телом, повторяла слова утешения и, сдерживая счастливую улыбку, думала только об одном: жалко зверушку, но теперь Коль будет любить только ее.
Наручник показывал, что наступило время радости.
На тайм-коррекцию отправили всех, кто попал в зону тряски. Благо оказалось таковых немного: размещался Дворец Вокала на красочной, но малолюдной равнине. Как, впрочем, и любое заведение из категории «повышенно шумных». Любители вокала не должны мешать любителям тишины – правило, стоящее на страже покоя, помогло еще и уберечь жизни.
Коль лежал на койке, пялился в экран стеклянного шлема Времени и пытался, следуя инструкции, расслабиться и думать о прекрасном. Например, о тигрокисе. Ах да, прекрасное должно вызывать улыбку, а не слезы… Тогда он подумал про свои лепные полотна. Или, как их окрестили поклонники, «живые картинки». Удивительный феномен – в век торжества технического прогресса на пике популярности вдруг оказалось естественное, едва ли не первобытное, искусство. Оперная прима пользуется большей любовью, чем моднейший электро-ди-джей; выставка ручной лепнины собирает больше людей, чем галерея голографических картин с 4D-эффектами. Да что там говорить, последнее время всё чаще и чаще встречаются в продаже бумажные книги! Еще недавно их покупали лишь отпетые чудаки-Творцы, а сегодня даже закостенелые Человеки считают своим долгом пошуршать страницами.
Шуршать Коль любил.
Но еще больше любил создавать лепную красоту. Особенно гордился последним своим творением – «Лесной историей». Посмотришь прямо – сидит птица, задрав головку, песню поет. Подойдешь к картине сбоку – птица уже не поет, яркие перышки чистит. Поглядишь слева – лесная русалка на ветке улыбается, смотрит прямо, голубоватые волосы до земли свесила, справа подойдешь – спит русалка в густой листве, волосами укрытая. И так далее… Коль улыбался. Любил он свое творчество. Жил и дышал им. Влюблялся в каждую картину, коих у него было немало. А сколько еще задумок, сколько всего впереди!
К койке подошла кругленькая медсестра, сняла шлем с головы Коля.
– С локальными тайм-квадратами всё в порядке, – сказала она.
– Отлично! – Коль улыбнулся еще шире, а девушка в белом халате почему-то смутилась.
– Обо мне думал? – Только сейчас он заметил, что в палате кроме медсестры была еще и Тиса. Коль кивнул ей в ответ.
Коля выписали вчера, а ее задержали еще на сутки. Тиса сначала испугалась – вдруг это означает, что землетрясение произошло по ее вине? Но потом познакомилась с настоящим виновником ЧП и успокоилась.
Он лежал в соседней палате и был похож на кого угодно, только не на возмутителя спокойствия. Низкого роста, среднего возраста, с легкой черной щетиной и аккуратной стрижкой, а еще – с отчаянным беспокойством в глазах. Это его и выдало. За последние сутки Тиса не раз натыкалась на похожий затравленный взгляд – в зеркале.
Она подошла к незнакомцу и без обиняков сказала:
– Я думаю, трагедия произошла из-за меня.
– Милая панна, вы издеваетесь или пытаетесь меня утешить?
– Что вы имеете в виду?
– Оно меня за кисейную барышню принимает! – заявил в ответ незнакомец. – Что ни день – то часа два ревения. Издевается, не иначе!
– Вы не плачете!
– Мужик я или баба?! Кстати, меня Леро?й зовут.
– Вы не плачете, и ваши тайм-квадраты постоянно искажаются, – пробормотала Тиса. – Ваши и тех людей, которые с вами связаны. И часто, Лерой, вы вызываете землетрясения?
