подлец, Бориса водил в наручниках перед беременной женой и дочкой? Только за это я бы тебя посадил! Вызывай своего начальника! Будем разбираться». Появился майор, начальник военной полиции. Лейтенант объяснил ему ситуацию. Я объяснил свою позицию. Майор, сначала удивился, потом рассмеялся и пригласил нас с Федей выпить с ним пива. Там за пивом он начал дружескую беседу:
— Скажи мне, Леонид, ты что, в самом деле, не боишься военной полиции?
— Нет, чего мне вас бояться, вы же свои.
— Скажи, ты, в самом деле, не знаешь, кто выбил зубы?
— Конечно, знаю. Но не собираюсь вам в этом вопросе помогать. Если бы это дело касалось безопасности государства, терроризма, я сам бы к вам пришёл. Но это дело касается несчастного стечения обстоятельств, денег и вашей бюрократии. У человека, который это сделал, двое детей, жена не работает, и он только что взял в долг деньга на квартиру. Армия, по моему мнению, должна безоговорочно взять на себя все расходы на лечение. Я считаю, что для всех нас это глупая трата времени, за которую вас же и надо наказывать.
— Между прочим, откуда ты знаешь уголовные законы, ты же здесь, в Израиле, без году неделя?
— Израильского уголовного права я не знаю, но уголовное право придумано не Израилем. Логика его похожа во всех кодексах законов мира.
— Откуда вы такие упрямые взялись! Хорошо, что вы приехали в Израиль! Вас здесь как раз и не хватало! Леонид, может, ты всё-таки скажешь мне по-дружески, на прощанье, кто зубы выбил?!
— Да пошёл ты!
На этом дело о зубах было закрыто и прекращено. Никого из нас уже никогда больше в военную полицию не вызывали.
Мы с Федей вернулись на учения. Это была ещё одна поразительная вещь в израильской армии.
Наш полк — полк самоходной артиллерии. Каждый экипаж САУ (самоходной артиллерийской установки) состоял из 12 человек и размещался на двух машинах. Прежде всего, это самоходка с двенадцатиметровым орудием, мы называли ее танком, и бронетранспортёр («альфа»), где находились снаряды. Учения всегда проводились ночью, в полной темноте, с одним лишь ручным фонариком, который держал командир танка и давал световой сигнал следующему позади танку. В кромешной тьме ревели и двигались боевые машины, меняя свои позиции, время от времени стреляя из орудий. Спрыгнуть с брони было невозможно, и мы сидели, привязанные ремнями. Естественные потребности справляли, не слезая с танка, так как боялись попасть под гусеницы следующей за нами машины.
Я был уверен, что за ночь будут человеческие жертвы. Утром оказалось, что все живы и здоровы. Это была очень тяжёлая, с точки зрения её обслуживания, военная техника, используемая американцами ещё во Вьетнаме. Сегодня она уже списана. Мы оказались последними, кто ею пользовался и на ней воевал.
После учений полк был объявлен сформированным, и мы стали солдатами Армии Обороны Израиля в резерве. Федя и я отличились и единственные в учебном подразделении получили сержантские лычки.
Во время отпусков из армии я часто приезжал в Кфар-Йехошуа, где жили мои двоюродные братья и жена моего дяди — Фани. Фани была удивительной женщиной. В 18 лет она оставила Москву и переехала осушать палестинские болота. Это — двадцатые годы прошлого века. Её отец был крупнейшим книгоиздателем России. Фани искренне обрадовалась, когда я появился в её доме и начала, немного стесняясь, говорить со мной по-русски. Она постоянно напоминала, что уже пятьдесят лет не разговаривала по-русски. Такого красивого и отточенного русского языка, как у Фани, я давно не слышал. Мы с ней получали удовольствие от постоянных бесед. Слушал её рассказы о становлении Израиля, о его лидерах и деятелях. В устах Фани это звучало, как рассказ о соседях и близких родственниках. Для меня же это были герои и отцы-основатели.
Иногда она читала стихи русских поэтов, а я отвечал ей тем же. Когда возвращался из армии, она сама стирала мне одежду. Потом кормила, сидя рядом за столом. После этого, подперев голову рукой, расспрашивала, внимательно слушая ответы.
Её очень интересовало всё обо мне и о нашей жизни при советской власти. Меня же интересовало всё о ней, о нашей израильской семейной ветви и об Израиле. Нам вместе никогда не бывало скучно. Оказалось, что у неё есть небольшая библиотека на русском языке, где был даже Солженицын! Этими книгами она снабжала меня в дорогу, когда возвращался в армию.
У Фани и Ицхака росли шестеро детей. Три мальчика и три девочки. Старший, Менахем Бар, жил рядом с Фаней. Менахем — один из первых, родившихся в Израиле, военных лётчиков. В Шестидневную войну он был заместителем командующего ВВС. Я слышал о нём очень много из уст людей, работающих в Концерне. Многих удивляла близость нашего родства. Говорили о том, каким замечательным лётчиком и командиром он был. О вкладе Менахема в историю развития ВВС Израиля написана книга. Как выяснилось, он — первый, кто перевёл всё служебное функционирование ВВС с английского языка на иврит. Менахем был очень одарённым человеком. После увольнения из армии, летал капитаном «Боинга» в авиакомпании «ЭЛЬАЛЬ». Много времени занимался постройкой планеров и летал на них. В деревне он построил своими руками одномоторный самолёт. В мою бытность в Кфар-Иехошуа, я часто помогал в его мастерской.
Мой второй двоюродный брат, Арон, был тяжело ранен в одной из армейских операций. В результате ранения, он полностью ослеп и потерял руку. Несмотря на ранение, сумел получить хорошее образование в США, знает в совершенстве несколько языков. Сам пишет стихи и переводит с других языков. Арон, видимо, пошёл по стопам своего деда, сумев поднять и организовать собственное книгоиздательство. Я очень люблю Арона и преклоняюсь перед его моральной стойкостью и внутренней силой. После моего приезда в Израиль, мы с Ароном проводили много времени вместе, и он ввёл меня в тонкости израильской действительности.
Третий мой двоюродный брат, Уди, всегда занимался сельским хозяйством и своими изобретениями. Уди
Мои двоюродные сестры Яэль, Сара и Зива живут в разных деревнях-мошавах. Все они — очень добрые и деловые женщины. Зивина дочка, Нира, живет тоже в Кфар-Йешуа.
Семья Фани была вегетарианской. Когда я начинал умирать с голоду без мяса, Нира всегда спасала меня, забирая к себе домой для подкормки.
По женской части я тоже не терялся. Мы с моим другом, учителем математики из Ашдода, ещё до армии организовали первое общество холостяков в Израиле. Дело в том, что статус одиноких женщин в Израиле был неудобным. Государство было маленькое. Все друг друга знали. Развлечений в Ашдоде в ту пору особых не было. Семейные пары проводили вечера дома в семье, и женщины не очень жаловали своих незамужних подруг. Когда одна из женщин мне это рассказала, мы с другом выдвинули идею организации клуба вакантных женщин и мужчин в Ашдоде. Идея имела колоссальный успех: в течение месяца нас было уже тридцать три человека.
Мы собирались по субботам, по очереди у каждого на квартире. Веселились, праздновали субботу, танцевали и вели длинные разговоры. Состав всегда один и тот же. Мужчин было трое. Мой друг, я и ещё один парень, который сразу заявлял, что он — импотент, и на него можно рассчитывать только с точки зрения интеллектуальной. Остальные, конечно, — женщины. Они любили, холили и берегли нас как общинную собственность. Однажды наши дамы гордо заявили, что в Беер-Шеве организовался подобный клуб. Они пригласили беер-шевцев к нам.
Женщины прямо светились, ожидая этой встречи и появления новых для них возможностей. Нас с другом, на всякий случай, успокаивали, чтобы мы не огорчались и не боялись возможной конкуренции.
Приехало тридцать пять человек. Среди них было... двое мужчин. Мы быстро подружились. Иногда, вместо Кфар-Йехошуа, я оставался ночевать у какой-нибудь «членши» нашего клуба. Это было уже удовольствие другого порядка.
...Первый армейский этап закончился, и мы вернулись домой к гражданской жизни и работе. Через некоторое время приехал ко мне опять тот же офицер безопасности и сообщил, что история с «чёрными списками» закончена — могу про это забыть. Что я с удовольствием и сделал.
Через два года после моей репатриации в Израиль приехали мои родители и брат с семьёй. Отца с матерью я поселил у себя, брат с семьёй жили в Центре абсорбции. К отцу вернулось зрение, и он целыми днями занимался ивритом. Мама много играла на пианино и быстро «заразила» весь наш район игрой на
