«Табу» был ненамного лучше. Речь там шла о предательстве, инцесте, загубленных жизнях и издевательствах над детьми. Фильм состоял из четырех мини-серий в стиле «Далласа» и в общей сложности продолжался шесть часов.
На фестивале показывали ретроспективу лучших фильмов 1985 года, который был также не богат на хорошие фильмы. Маятник качнулся назад, в вялую серую зону, если сравнивать с семидесятыми годами — временем, известным как «Золотой век порно».
Тогда была снята такая выдающаяся классика, как «Глубокая глотка» и «История О».
С тех пор бюджеты фильмов усохли, а кинематографическая концепция съежилась до такой степени, что «Проклятые бедра», «Тайные хозяйки дома» и «Шведские дети и животные» оказались эталонными образцами порнопродукции.
В том же ряду стоят «Аморальный мотель», «Сперминатор» и «Кен Чен — человек из прачечной»… а в Сан-Диего ежедневный сдвоенный показ двух фильмов — «Горячие нацисты» и «Огромный лифчик» собирал зрителей 155 недель кряду.
Возвращаясь к теме, надо сказать, что Генри Пачард был на гребне волны. На той же неделе, когда он получил премию за «лучший фильм» в Голливуде, другой его фильм — «Оргазм» — был включен в обзорный просмотр «фильмов для взрослых» в «Сономарино». Здесь зрители смотрели кино, не выходя из своих машин — в открытом кинотеатре рядом с отметкой 101 в округе Сонома, сразу за границей округа Марин, в шести милях к северу от Новато.
Однажды ночью я отправился туда на арендованном «мерседесе-280». Со мной была Мария, давняя фанатка Пачарда.
Поворот к кинотеатру отмечал большой белый щит, на котором от руки было написано: «Открыто». За щитом начиналась дорога, усыпанная гравием. По ней мы доехали до будки, в которой сидел пожилой джентльмен, уроженец «третьего мира», и продавал билеты по шесть долларов. Было три часа утра. На площадке, заросшей бурьяном, стояло всего шесть машин. Только что закончился фильм «Горячие губы»… «Оргазм» должен был начаться позже.
Ларек, где днем продавали попкорн, был закрыт. На вопрос, где можно купить чашку горячего кофе, билетер ответил коротко: «Нигде». Здесь нет никаких услуг, объяснил он, кроме изображения на экране.
Все колонки в кинотеатре были давно сорваны со своих опор, и надпись на будке билетера предупреждала зрителей, что им следует включить радио в машине на волне 540.
— Давно вы здесь работаете? — спросил я билетера.
— Двадцать лет, — ответил он. — Мне нравится это дело. Это искусство, — продолжал он. — Деньги не играют роли. Я еще помню старые добрые времена, когда мы показывали здесь «Розовых Фламинго».
«Оргазм» Пачарда был одним из самых любимых фильмов билетера, и он принял как должное то, что Генри на днях получил большой приз в Голливуде.
— Я знаю его много лет, — сказал он. — Мы с ним оба давно работаем в секс-бизнесе.
Скучный день в аэропорту
Во второй половине дня Четвертого июля я сел на рейс 346 до Денвера. Комфортабельный самолет был почти пуст. В двухсотместном пассажирском отсеке сидело всего двадцать-тридцать человек. Большинство из них расселись поодиночке. Пассажиры, среди которых явно преобладали мужчины, казалось, чувствовали себя неловко.
Кто они? Почему одиноко сидят в самолете в День Независимости? Нормальные люди не проводят этот день в самолете, если у них нет серьезных проблем. Есть гораздо более приятные способы провести национальный праздник, чем сидеть в белом пластиковом салоне самолета на высоте 37 тысяч футов над Ютой, бормотать в диктофон и делать записи в блокноте. В этом нет ничего стильного, шикарного или оригинального.
Рейс 346 из Сан-Франциско прибывает в Денвер на закате. После чего самолет отправляется в Вашингтон и садится в международном аэропорту имени Даллеса около полуночи… а потом 50-минутная поездка на машине до ближайшего отеля, скорее всего, в Арлингтоне. Там прибывших постоянно донимают проверками. Администрация отеля следит, чтобы постояльцы не пили нелегальное виски, не употребляли наркотиков и не нарушали закон о содомии.
Ко мне все это не имело никакого отношения. Я сходил в Денвере, а теперь, в самолете, мне надо было прочитать кучу газет. У меня не было настроения разговаривать со случайными попутчиками.
В салоне сидело полдюжины пилотов, летевших пассажирами — «мертвые головы», как они сами себя называют. Они расположились на крайних сидениях, по обе стороны от прохода. Пилоты были одеты в полную форму и напоминали в ней императорских пингвинов. Все они сидели поодиночке.
Компанейский дух напрочь отсутствовал, но меня это устраивало. Со мной случился очередной приступ малярии — ничего серьезного, но после него осталась сильная слабость.
Я продвигался по проходу к своему месту и вдруг почувствовал прикосновение чьей-то руки к моему колену. Снизу, из кресла, раздался голос:
— Привет, Док! Что ты здесь делаешь?
Вот собака, подумал я. Кто там еще? Я опустил глаза и увидел одного из пилотов, симпатичного парня лет тридцати арийской внешности, который протягивал мне руку для рукопожатия.
Он был одет в синий щегольской пиджак с золотыми эполетами и серебряными крылышками на груди и держал в руках летный кейс из черной кожи.
— Сколько лет, сколько зим, Док, — сказал он. — Куда направляешься?
— Домой, — проворчал я тоном, не располагавшим к продолжению беседы.
Малярия опять пошла в атаку. В голосе парня было что-то знакомое, но я не мог вспомнить, как его зовут.
Мы взлетели точно по расписанию. Я растянулся в своем кресле «для курящих» и развернул свои газеты.
Минут через десять я, наконец, вспомнил имя этого пилота. Несколько лет назад, когда я с ним познакомился, он занимался перевозкой наркотиков. Тогда у него была кличка «Жирный», и он был одним из самых высокооплачиваемых специалистов в своем деле.
Раньше он постоянно летал на самолете из Аспена и обратно. Тогда он носил бирюзовые браслеты на руках и золотые толстые цепи на шее… Потом на некоторое время я потерял его из виду.
Работа увела меня далеко от тех мест… Но теперь я его вспомнил и не удивился, когда, бросив взгляд поверх «New York Times» — вскоре после того как мы набрали высоту, посмотрели фильм по технике безопасности и выслушали инструкции для пассажиров, — увидел, что мой старый знакомый стоит рядом.
— Привет, Джулиан, — сказал я. — Садись. Выпьешь со мной? Ты в форме пилота? Я думал, ты в тюрьме.
Он ухмыльнулся и сел рядом, пристроив под сидением два черных кожаных кейса. Совершенно одинаковые, размером с небольшую телекамеру, по виду очень дорогие.
Мы поболтали, обменялись сведениями о наших общих знакомых. Некоторые уже умерли, другие сидели в тюрьме или сошли с ума.
— Я завязал как раз вовремя, — спокойно сказал он.
Этот бизнес стал слишком опасным. Кругом сплошное предательство.
Он бросил тоскливый взгляд в сторону, в его глазах появились слезы.
— Спасибо Богу, меня спасла моя старушка, — сказал он. — Она направила меня на путь истинный. Поставила мне ультиматум.
