Были там и оставшиеся в живых ветераны того самого сраженья.
Я думал, что ущелье то очень узкое, иначе как горстка курсантов могла сутки держать там «Эдельвейс».
Ущелье не узкое. Там стоит село.
А немцев они действительно остановили. Те повернули и пошли другой дорогой.
Мало ли вокруг дорог на Ордженикидзе?
Оставшиеся в живых будут приезжать сюда после войны.
И курсантов из нашего училища будут присылать сюда каждый год в день обороны.
«Айн! Цвайн! Драй!» – это немцы из ГДР разминаются в спортзале. Мы здороваемся. Я тоже занимаюсь в том же зале. Немцы работают на снарядах, как хорошие механизмы. Я от них не отстаю.
За моим выходом силой сразу на две руки на перекладине они наблюдают очень внимательно. Просят показать, как я это делаю.
Я показываю.
Потом я занимался гирями, потом штангой, водным поло, бегом, плаванием и всякими штуками на брусьях.
Однажды я участвовал сразу в трех училищных соревнованиях.
Я плыл стометровку, потом поднимал гири, а после гирь полез на перекладину.
Проплыл я неплохо, на гирях стал чемпионом училища, после чего мне уже было все равно, как я выступлю на перекладине сразу в трех упражнениях – выход силой, подъем переворотом и поднесение ног к перекладине.
После перекладины я приплелся в роту – в спальное помещение – и рухнул в койку.
Заснул я немедленно. Под веками у меня бегали солнечные зайчики.
А с этими училищными немцами мы часто играли в водное поло. Играли они здорово.
Водное поло – игра жесткая. Если противник с мячом, на него можно наплывать и топить, но только он отпустил мяч, а ты его все еще топишь – тебе штрафной.
А какие в водном поло симпатичные приемы, например, «отвал» – это когда двумя ногами упираешься в грудь противника и, вроде при рывке за мячом, он летит в одну сторону, а ты получаешь ускорение, как от стенки бассейна, и летишь в другую.
Или «проворот» – в плавки противника незаметно суется нога и потом резко она там проворачивается.
Противник тонет вместе со своими яйцами, он изо всех сил показывает, что его топят и калечат нещадно, а ты показываешь судье руки, мол, не держу я его, это он симулирует.
А удар мячом? Удар мячом может быть такой силы, что не выдерживает сетка ворот.
Всегда стараются попасть мячом в лицо вратарю – если он пропустит удар, то потом, рефлекторно, будет бояться мяча.
Я как-то получил мячом с четырех метров в нижнюю челюсть.
Рот у меня долго не закрывался, и я немедленно отправился на скамейку запасных.
А с немцами в воде однажды схватился наш нападающий – кличка «Черт».
Это было в конце игры, уже раздался финальный свисток, а эти два дурня, «Черт» и высокий немец, все еще кружили на середине бассейна, пытаясь друг друга утопить.
Наконец, они полностью скрылись под водой.
Потом у края бассейна показался обессилевший немец. Он выполз на бортик без плавок, сказав по- русски: «Ну его на хер!» – за ним вылез «Черт» с его плавками.
Плавки он снял с него приемом «проворот».
О нравах ватерполистов всегда ходили легенды. Рассказывали, как в бассейне ЦСКА назревала тренировка по водному поло и по команде: «Вперед!» – в ванный зал вбежали эти водяные лошади, а в ванне кто-то плескался, изображая движение брассом.
– Эй, протоплазма! – заорали ему. – А ну, вылезай!
«Протоплазма» вроде замешкалась. Может быть, она что-то не услышала, не поняла – мяч в руку и с размаха ей по спине.
Я же вам говорил, что такое удар мячом – бедняга стал тонуть сразу, раскинув верхние и нижние конечности, как дохлая ящерица.
Еле спасли. Оказалось, что на сей раз спасли надежду нашей сборной по классическим шахматам, гроссмейстера Карпова.
Ватерполистов потом построили, и они хором проорали: «Извините, товарищ Карпов!»
А в общем-то, драки только в воде. На бортике и под душем никто не выясняет отношений.
Ну да, дали тебе по башке, ну и дай в ответ, но – только в воде.
– Саня! Плывем десять по сто?
Это когда надо на время плыть стометровку – несколько выдохов в воду у стенки и сразу следующая.
И так десять раз.
– Плывем.
Или «на столба» ходить – вертикально в воде, работая одними ногами, пройти целый бассейн. Прошел? Теперь еще один, и еще.
Или сажаешь человека на плечи – он на тебя сзади наплывает, и ты с ним потом должен плавать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Странная штука – человеческая память. Когда брожу по ее закоулкам, я слышу разговоры, шепот, вижу людей, вижу даже самого себя, шум, хлопают двери, шорох, шелест бумаги.
Ею застилается тумбочка, первый курс, она розового цвета, эта тумбочка. Ее застилает Валера Мотыцын, по кличке «Лысый». Наши койки стоят рядом. Мы проспим рядом несколько лет.
Валера мне что-то говорит. Плохо слышно. Я не различаю слова, киваю.
Все это в памяти, поэтому и нельзя сказать: «Лысый, чего ты говоришь?» – все это там и никак не сделать звук погромче. Не делается он, и потому я киваю – да, да!
А вот мы уже в оружейной. У нас чистка оружия. Почищенное оружие надо показать старшине, моему командиру отделения с третьего курса. Его зовут Рябов. Старшина второй статьи Рябов.
Я в третьем отделении третьего взвода.
А во втором отделении старшиной был Никонов.
Он показывал мне, как надо правильно тряпкой мыть палубу.
У меня был наряд на работу, и я изготовился, разлил по палубе воду, собираясь после отбоя его отрабатывать.
– Не так! – сказал он. – Надо отжать тряпку почти насухо, тогда она будет собирать грязь лучше и быстрее. А так – это ерунда. Вот, смотри!
И он сам начинает мыть палубу вместо меня. У меня был наряд на работу, его дал мне старшина Рябов, а старшина Никонов научил меня, как надо мыть, а заодно и помыл, а теперь я учу мыть пол своего сына: «Не так! Смотри, как надо! Надо отжать тряпку почти насухо.»
А сейчас я перед дверью в умывальник. Толкаю ее – за ней Виталик Антоненко обливается по пояс холодной водой – он ухает, возбужден. Говорит, как это хорошо, здорово.
Виталик из «общехимиков», и мы с ним после выпуска увидимся только через двадцать лет.
А с Шуриком Алексеевым я вообще не увижусь, мы с ним только сфотографировались на первом курсе, потом проучились в одной роте пять лет, и все.
А еще я не увижусь с Сашей Бондаренко и с Леней Буко.
Леня первым вступил в коммунистическую партию, чем меня очень удивил.
Оказывается, надо с первого курса думать о своей карьере.
А Пашу Спильного я увижу только на двадцатилетии после выпуска, и он мне страшно обрадуется. Паша наотрез отказался идти на подводные лодки. Я его не осуждаю.
А еще я не осуждаю Володю Каменчука. Я встретил его на севере через много лет.
«Саня, заходи», – сказал он мне. Мы давно не виделись, а он мне это сказал так, будто мы расстались только вчера и далеко не в лучших чувствах.
С ним в училище дружил Коля Миньков, по кличке «Миня».
