– До прихода в базу осталось двое суток.
– Ну и что?
– Если что-то и произойдет, как мы выяснили, то только в последние сутки. Так?
– Так, и что?
– Ну и что ты скажешь старпому? «Владимир Алексеевич, вас на пиратском корабле застрелил капитан. Вы уж там поаккуратнее». Так?
– Но это же аллегория!
– Какая аллегория?
– Такая! Мне просто показали его смерть.
– И что?
– Она не обязательно от пули будет.
– А от чего она будет?
– От воды.
– Почему?
– Потому что его мертвым отправили за борт. В воду.
– Вот именно! Его уже мертвым отправили за борт! Мертвым! Какая ж здесь аллегория?
– А такая, что он умрет раньше, чем в воде окажется.
– И от чего он умрет раньше? От пиратской пули?
– Ну почему? – Дима выглядел неуверенно. – Я не знаю. Понимаешь, я понял, что капитан стрелять будет в последний момент.
– Вот видишь. Тебе же сказали.
– Что мне сказали?
– Тебе сказали, что ты поймешь, как умрет тот человек, только в последний момент. И ты ему не поможешь. Ты же его не спас.
– Я крикнул.
– Ты крикнул, а он не понял. Так и будет, видимо. Ты будешь кричать, а старпом не поймет и погибнет до того, как окажется в воде.
– А лодку разрежет.
– Как ножом.
– В самом конце похода.
– В самом конце похода. Как тебе такая логика?
– Черт его знает.
– Вот видишь. Ты не уверен.
– А ты?
– А что я? Выбрали-то не меня.
– А если б выбрали тебя, Женя, ты бы сказал старпому?
– Сказал, не сказал. Тебя все сумасшедшим считают. Тронутым. Чокнутым. Шизофреником.
– А ты меня кем считаешь?
– А ты сам себя кем считаешь?
– Не знаю…
– И я не знаю. Господи, и чего эта автономка так тянется!
Женя говорил и говорил, но Дима уже не слышал что. Мир вокруг него словно бы разошелся, раздвинулся, и Женя был уже очень далеко, и он видел, что Женя что-то говорит, по движению губ. Рядом с Женей стояла женщина в хитоне. Волосы ее были уложены вокруг головы, в руках она держала зеленую ветвь. Она что-то шептала, а потом вдруг придвинулась и встала рядом с Димой, и он услышал это ее торопливое, напевное бормотание:
– Устами бесноватыми несмеянное, неприкрашенное, неумащенное! Бог, бог, бог!
Голос тот не голос мой. Что мой голос – звук пустой. Вечность звуки создает, кто услышит, тот умрет. Мертвым надо ли страдать? Все отдать, все отдать! Как однажды у царя деньги кончились, и он на друзей пошел – закон. То закон – война, война. Кровь та льется по сей день. Плещется в ней дребедень. Ты узнаешь все опять. Страшно будет все узнать. Меч то тело рассечет. Тот, кто должен, тот умрет. Не остановить его. Не утянешь за собой. Отлетела голова. Губы шепчут нам слова. Не понять их, не понять! – Голос ее зазвенел, она тряхнула головой, волосы распустились, разметались по плечам. – Бог наш, бог ваш, бог мой! Бог мой – наша ты Судьба! Снизойди ты до раба! Хочет знать он – дай ему – по безумью твоему! Загляни в глаза Судьбы – там колючки да гробы! Сталь наткнулася на сталь! Скрежет, скрежет и вода! Та вода заполнит все! Не найдется уголка, где вместилась бы рука! Рот же ищет хоть глоток, а во рту – песок, песок! Рвет песок тот всю гортань, выворачивает рань. – Грудь ее ходила ходуном, глаза – безумные, а голос – в каждую клетку тела, до дрожи. – Ты не знаешь, что Судьба приготовит для раба. А с Судьбою спорить – дрянь. Ты скорей безумным стань! Станешь – и увидишь мир. Он совсем не то, что клир! Дурковать – не убивать! Говорю тебе опять. Кровь невинных льется зря! Дай слепым поводыря! На десяточек – один! Сам себе он господин! Не поверят все ему!
Женщина исчезла.
– Не поверят все ему, – пробормотал Дима.
– Что? – спросил Женя.
– Тут только что была женщина.
– Где была женщина?
– Здесь, рядом с тобой.
– Опять женщина?
– Опять.
– Дима…
– Что я должен тебе сказать? Что это был мужчина? Да какая разница! Мне никто не верит.
– Дима, ты временами бываешь очень логичен.
– Временами да. Так значит, это шизофрения.
– По всем признакам.
– Мне казалось, что ты мне веришь.
– Иногда…
– Иногда. Что я должен сделать, Жень? – Дима говорил медленно, смотрел в сторону.
– Скушать таблетку и опять уснуть.
Дима посмотрел на Женю очень внимательно:
– Значит, все это время ты притворялся. И все это ради того, чтоб командир мог доложить, что автономка прошла успешно, задача выполнена. А из-за одного шизофреника всплывать не стали. И радио давать не стали. Просто дали этому шизанутому таблеточку, он и уснул. До самого всплытия. Так, Жень?
– Ну, если хочешь…
– Конечно хочу, давай свою таблетку. Сейчас съем. – Дима зажал таблетку в кулаке. – Вот она. Съем, и все будут спокойны. Я для всех просто обуза. Понятно. Конечно. Что только я не вижу! Можно увидеть прошлое, можно – будущее. Все можно. На выбор. Или целое представление можно затеять. С пиратами. Можно поучаствовать в нем. И все будут довольны. Женя меня выслушает, покивает. У нас с ним даже диспут может получиться. Он мне поможет логику выстроить. Выстроим логику, а потом – чего-то не хватит. И он меня опять в сон отправит. За новыми впечатлениями. Я засну а он побежит командиру докладывать. Мол, спит, бедолага, не беспокойтесь. Придем с моря – и в госпиталь. Главное – с рук его сбыть. Как же! Нужен стационар. Чокнутым место в стационаре. Все правильно. Осталось почти двое суток, Женя. И я тут могу хоть по полу кататься, но меня никто нее услышит. Они мне говорили: нельзя поменять судьбу. Интересно, не правда ли? Но если ее нельзя поменять, то почему мне все это показывают? Зачем? Какого черта? К чему все это? Если нельзя ничего изменить! Человек, как бык, идет по длинному коридору. Он может только рогами ударяться то вправо, то влево! Раз – два! Раз – два! Но там все равно забор будет. Там забор, Женя! А ты все равно идешь по тому пути, что тебе наметили. Бессилен ты. И я тут могу хоть в голос орать, но никто… никто, Жень. Вот в чем нет логики. Зачем меня во все это посвящать, если все уже было? Будущее уже было. Понимаешь? И я должен только вспомнить. Я должен вспомнить? Будущее? Но
