Но долго размышлять над этой важной проблемой не пришлось. Желтое нью-йоркское такси выдирается из паутины искореженных балок, падает, отскакивает, катится по сорокаградусно наклоненному плоскому куску пылающего асфальта и смахивает меня в пролив, словно комара.
«Есть ли жизнь после смерти? Ожидает ли меня хор ангелов? А может, пылающая адская бездна? Взрослея, учишься не верить в благостную ложь, но детский страх перед адом не уходит никогда. Я уже по горло сыт посмертием, слишком похожим на чистилище.
Полвека неподвижности в переохлажденном геле, будто образчик для медицинского эксперимента, полвека мыслей, крадущихся стаей крыс по тесным кремниевым дорожкам компьютеров, полвека – пленник видеоэкранов и камер. Обреченный без сна, без отдыха, без перерыва мыслить о мире, уже чужом для меня.
Если это – жизнь после смерти, то я предпочитаю забвение».
Незашифрованный фрагмент передачи,
перехваченной 0450 24/08/2010.
Полоса 37,7 МГц (правительственные и частные линии, мобильная связь).
Восстание
Оно вирусное – так это назвал Пророк.
Я и слова лучше не подберу. Я чувствую
Этакая добрая чума.
А может, мне просто кажется. Ну в самом деле, даже с цефовской техникой, как же возможно почувствовать перепрограммирование отдельных клеток? Мираж, блеф, морок, навеянный речами фальшивого Пророка. А он бормочет где-то в затылке: «Оценка жизнеспособности нанокатализатора завершена, итерация готова к развертыванию».
Но когда темень рассеивается, ощущение клеточных перемен исчезает. И я, болтаясь на дне пролива, слышу другие голоса, негромкие, но отчетливые. Они ясно различимы на фоне шипения респиратора.
– Так ты все это время скрывала цэрэушное нутро? Чего ж ты мне не сказала?
А-а, снова Голд. Мать его, этот засранец приклеился ко мне, будто ангел-хранитель.
– Отстань и заткнись!
Тара Стрикланд тоже здесь.
Сквозь грязную воду пробивается бледный свет. Настало очередное славное манхэттенское утро.
– Если хочешь помочь, помоги найти этого парня, – советует Стрикланд. – Ты ж так уверен, что он – ключ ко всему.
– Комбинезон – ключ ко всему. То бишь Алькатрас и комбинезон, вместе. Они – наше оружие.
Эх, Натан. То угодишь прямо в точку, то за километр мажешь. С таким же успехом можно сказать: «Он и его правая рука». Стал бы ты говорить про Тару Стрикланд, что, дескать, она и ее спинной хребет – наше оружие?
– Не густо, да. Чино, у тебя хоть что-нибудь слышно?
– Нет, мэм. Прочесали полностью – и ничего. Снова пройдемся по берегу.
Чино, кореш, как приятно услышать тебя снова!
Я перекатываюсь, ползу. Дно задирается вверх – голый серый камень, отполированный потоком.
– Не думаю, что есть смысл…
– Вот! Вот его сигнал!
– Чино, мы нашли его! Назад, к машинам!
Я выползаю из воды, Стрикланд и Голд машут мне от искореженного, испещренного трещинами входа в туннель. В разломах бетона торчит арматурный скелет. Мост Квинсборо за моей спиной – груда перепутанных, изломанных деталек из «Лего». За ним, на дальнем берегу, остров Рузвельта дымится, словно Помпеи после везувиевского фейерверка.
Вот, называется, и восстал из мертвых, жизнь заново обрел. Ешкин кот! Эй, Оби-Ван Харгрив, помоги мне, ты – моя единственная надежда.
Пока поднимаюсь на ноги и спешу броситься в объятия родной команды засранцев, Тара докладывает по начальству: мол, это лейтенант Тара Стрикланд, командированная на спецзадание, сэр. Блудная дочь вернулась, сэр. Хочет поразвлечься с цефами в их штабе, в Центральном парке. Не желаете ли поучаствовать?
Но полковник Барклай непреклонен. Вещает о глупой героике и бессмысленном самоубийстве. Стрикланд возражает, указывает: Натан-де ее убедил, и теперь у нас реальный шанс повернуть дела к лучшему (не уверен, что это лучшая тактика разговора с Барклаем, но тот, по крайней мере, не услал ее подальше без лишних разговоров). Стрикланд просит поддержки с воздуха, Барклай обещает связаться позже.
Стрикланд ждать не хочет, и мы трогаемся.
По пути Голд пытается растолковать мне суть жизни. Рассказ выходит не слишком гладким, то и дело прерывается всякими «э-э», «хм» и «прячьтесь, цефы слева!». Однако усваиваю, скотина Н-2 передает не только мои координаты и базовые данные, он транслирует вокселы моего зрительного кортекса. Даже нет, он скорее сам вокселы и возбуждает, зажигает их в мозгу точно диоды на мониторе – так оно и с воспоминаниями Пророка, и с целеуказаниями, и с характеристиками оружия. И одновременно шлет все в тридцатигерцовую полосу.
Натан Голд шпионит за моими снами.
Воспоминания Пророка открыли ему больше, чем мне. Голд определил: центр наших осьминожек находится в точности под Центральным парком, под озером. Я подумал сперва: «Поразительное совпадение» – и лишь затем вспомнил про Харгрива с его корпорацией корпораций, с тайными связями во множестве дирекций и советов, с влиянием и махинациями, с умением незримо навязать свою волю. Гляди-ка, бабочка махнула крылышками в 1912-м, и век спустя ни преступность, ни депрессии, ни самые алчные застройщики не затронули и краешка священного зеленого пятна посреди города.
Харгрив же сказал Голду перед тем, как обрушился потолок: «Думаешь, я выстроил базу в гигантской сточной яме под названием Нью-Йорк из-за великой любви к ней?»
Задумайся, Роджер. Вспомни, насколько Нью-Йорк стар. Европейцы явились всего-то полтысячи лет тому, индейцы за тысячи лет до того. Все это время цефы спали у людей под ногами, и никто ни о чем не подозревал. Ну, почти никто: готов спорить, за столько лет один-другой бедолага забредал в неположенную пещеру в неположенное время, крался на цыпочках меж спящими гигантами, и, может, уносил вещичку- другую, вроде коробочки с салфетками, прикроватного будильника или источника вечной молодости.
В 1908-м Харгрив был уже взрослым – и в каком, интересно, возрасте? И была ли Тунгуска его первым опытом кражи огня у богов? Может, Харгрив стоял и за выселением сквоттеров из Центрального Манхэттена? Может, Харгрив уже был здесь в гребаном тысяча пятьсот каком-то, играя себе втихую и стараясь, чтоб самый большой на континенте город выстроился точно на крыше люциферовой дачи?
Само собою, Роджер, это всего лишь догадки, мысли от безделья в подпрыгивающем «бульдоге», спешащем на финальный спектакль. Харгрив не сидел сложа руки, наверняка совал нос к цефам и раньше, а на Лингшане хозяева наконец-то проснулись – и нашли незваного гостя в своей спальне.
Как я уже говорил, особо развлечься и отвлечься подобными соображениями не довелось, цефы мешали. Я никогда не видел больше одного их десантного корабля зараз, а тут не успели мы свернуть с Ист-ривер-драйв, как целых четыре скользят над водой. Лезу в башню, но подстрелить надежды почти нет, цефы летят слишком быстро, «бульдог» трясется и подпрыгивает, и признаюсь честно: у меня теплится надежда проскользнуть к Центральному парку незамеченным, если не станем задираться и позволим цефам улететь восвояси.
Но затем сворачиваем на Пятьдесят восьмую, и шансы проскочить мирно рассыпаются в пыль.
Вся гребаная авеню вдоль и поперек истыкана цефовскими трубами и акведуками. Они высовываются
