— Сколько до эфира? Прошу у всех прощения. Работаем.
Сегодня с утра пораньше позвонил Травкину Борис Махмудович, просил подъехать, переговорить, «ведь нам необходима полная ясность позиций, не так ли?».
О чем шла речь? Речь шла о контракте генерального и списке соучредителей. Контракт, не вызывавший у Травкина доселе никаких возражений, рядом со списком соучредителей приобрел совсем другое звучание. Борис Махмудович тыкал пальцем в фамилии и доступно объяснял, как именно вот этот человечек от него, Бориса Махмудовича, зависит. И выходило так, что учредитель у телерадиокомпании один — он, Борис Махмудович, вкупе с государством, представляемым от него же зависимыми чиновниками.
— Не хочешь рекламы, Витя, рекламы — не надо. Мне деньги от тебя не нужны, я их в других местах зарабатываю. Тебе рейтинг и славу, чего же еще? А мне совсем немного. Мне взаимности хочется. Простой, человеческой взаимности. Чтобы чисто по-человечески прислушивался ты к моим просьбам. Я тебя сильно не обременю, ты не волнуйся. Хочешь зверствовать — зверствуй. Вон, старые кадры на панель выгнал — я что, слово сказал? А ведь мне, как человеку из того же поколения, чисто по-человечески их жаль.
И примерещилось Виктору непонятно что. Эдакое видение собственной марионеточности. Что вокруг чего вертится… Кто кого завертел. А ругаться, орать сил не было. Травкин, зная себя, решил отложить решающий разговор, хотя бы до завтра. Сегодня — праздник, сегодня не надо. А там соберусь с силами и прижму упыря. Что он мне, кум или сват, в самом деле. Со мной и не такие считались. Многочленов из Политбюро посылал. И этого пошлю. Договоримся.
А когда сел в машину, завел мотор, проблема с Махмудовичем вдруг вылетела в открытое окно, и незнакомая тоска заняла сердце, грудь. Режиссерские ножницы отхватывают кусок киноленты, больше половины, и кто-то присобачивает к оставшемуся куску — тому, где кадры детства и молодости, где радость и безудержность страстей, — кусок ленты совсем другого режиссера, хотя и снятой на ту же тему жизни человека Травкина. А место склейки спрятано где-то в последнем запое… Да вот еще — если припоминать те кадры, что до склейки, видятся они будто черно-белые, поблекшие, чужие, с чужой радостью и чужими страстями.
Чей ты, Травкин, кому принадлежишь? Себе ли? Махмудович — тля, это все побоку. Тьфу, мистика, что ли?
В этот момент шестое чувство водителя вернуло Травкина к реальности: прямо на него выворачивал «Фольксваген». Травкин крутанул руль, выровнял машину и, чертыхнувшись, произнес:
— Я — хозяин своей жизни.
— Ты смотри, вывернул. М-да, пожалуй, пока ему проводы не организуешь, сам не помрет, — Виктор почесал шевелюру и, повернувшись к собутыльникам, швырнул на стол органайзер. — Вывернул, гаденыш. Прямо в лобешник ему «фольксваген» шел…
— Судьба — штука самая загадочная, — Вася шумно перевел дух и тоже отключил свой органайзер.
— Какая еще судьба у дубля? — рассмеялся Боря. — Мочи его, и все дела, Витюша.
— А я бы не советовал, — предостерег Эдуард. — Была, знаете, нехорошая история. Сидел вон за тем столиком Потапыч, вы его не знаете. Тоже решил дубля поменять. Ну, поменял на свою голову. А новый дубль оказался никаким. Бабки у Потапыча — тю-тю, закончились. И пошел наш Потапыч из пивняка в белый свет, своим горбом зарабатывать. Так пока и не возвращался.
— Не пужай человека, Дюша. Человек уже созрел, ему твои хохмы до жопы. Ты давай звони, Витя, по тому номерочку.
Виктор расчехлил мобильник и спросил у Васи:
— Как его имя-отчество?
— Николай Карпович.
— Это не твой Колян, который все анекдоты сбрасывает? — спросил Эдуард.
— Он самый и есть.
Виктор набрал номер и, когда абонент отозвался, отвернулся от товарищей.
— Николай Карпович? Я Виктор Травкин. Вася телефон дал. Просто Вася. Да, есть дело. Проблема с дублем. Да, в этом роде. Подойдете? Буду ждать, тысяча сто семьдесят третий столик.
— Креветок взять надо… — сказал Вася. — Колян креветки любит. И водочки хорошей.
И он сбросил заказ на пейджер буфета.
Вскоре подошел Колян. Выглядел он как-то суховато, по виду не предположишь, что он ходячее собрание анекдотов. Поглядел из-под набрякших синюшных век и пробасил:
— Ага, все сабжи в сборе. Здравствуй, Боря, здравствуй Вася. А вас двоих я не знаю. Кто из вас звонил?
— Я звонил.
— Присаживайся, Карпыч, я, вон, креветок и…
— Вижу, наливай, — Карпыч погрузился в кресло. — Ну, кто там у тебя? — обратился он к Виктору.
— Травкин Виктор Арсентьевич, — морщась, тухлым голосом пробормотал Виктор. Называя двойника, думал он о себе. Магия собственного имени выворачивала ситуацию каким-то непристойным образом — будто заказываешь самоубийство, но так, чтобы после самому же можно было проверить отсутствие пульса.
— Ага, вводим сабжа, — Колян отхлебнул из фужера водки и пошел жать кнопки своего органайзера; по ходу дела ухватил жменю креветок и бросил их в рот.
Какое-то напряжение возникло за столом, все отодвинулись подальше от Коляна и старались не смотреть друг другу в глаза.
— Травкин Виктор Арсентьевич обнаружен. Смотрим ближайшее окружение, связи. Ага, вот Борис Махмудович зарисовался. Я же говорил — все сабжи в сборе. Как ты, Боря, смотришь на него как на инициатора?
— Интересная мысль, Николай Карпович.
— Значит, возражений нет. Задаем вариант, ну, назовем… — Колян задумался, отхлебнул водки. На экране органайзера складывались и распадались узлы и линии возможных событий.
— «Обиженный олигарх»? — предположил Эдуард.
— Обижаешь, приятель, — зло отозвался Боря. — Какие там обиды?
— Мне до одного места, как вы назовете, — объяснил Колян. — «Олигарх» — значит, «олигарх».
— Пусть звучит так: «Сила принципов», — предложил название Боря.
— Ну, ладно. Вариант обсчитался — можно такое. Нажимаем «делитинг». Во, выдал меню. Есть целых три возможности делитинга: пойзонинг, шутинг и эссайднинг[1]. Доступно? Что выбираешь, Витя?
— Не знаю даже, — промямлил ошеломленный Травкин. Чем больше приближался процесс к развязке, тем муторнее становилось на душе. И отменить решение казалось невозможным — не солидно, не поймут.
— Тогда шутинг. Вон, Вася — большой специалист шутинга. Зачем нам далеко ходить, когда такие кадры под рукой? Ты как, Вася, смотришь?
— Будем поглядеть, — солидным тоном произнес Вася и включил свой органайзер. — Так, планы, планы… На когда планируем валить, Карпыч?
— Имеются две даты. Если по форсированному варианту — неделя, то есть восьмое, суббота, двадцать один тридцать две. А если по драматическому, с заявлениями сабжа об охоте на него, с охраной, то тридцать четыре дня, то есть четвертое, пятница, в одиннадцать ровно.
— Мне покатит оба. Дубль свободен, — сказал Вася.
— Витя — твое решение?
Виктор смотрел на Коляна взглядом затравленного лося. Знаменитое ехидство испарилось. Оттянуть бы роковое событие, хотя бы до июня. А там, глядишь, и переиграем или само рассосется.
— Может, второе? — пролепетал он.
— Правильно, Витек, — поддержал Эдуард. — Пусть дубль побольше заработает. Когда еще новый
