приблизила к себе его лицо.
— Что ты так рассматриваешь? — нахмурившись, спросила она.
— Тебя. Хочу понять, из чего ты сложена.
— Зачем? Собираешься меня разобрать на части?
Он поцеловал ее в губы.
— А что, мне как инженеру это было бы весьма интересно.
Она развернулась лицом к нему и обвила ногами его талию. Он подсунул под нее ладони и придвинул к себе. Кожа ее слабо пахла карболовым мылом.
— Расскажи про Распутина, — сказала она.
— Господи, Валентина, почему тебя интересует этот проходимец?
— Расскажи, — очень серьезно повторила она. Голова девушки лежала у него на плече, и лица ее не было видно, но он чувствовал на обнаженной груди ее дыхание — несильные толчки теплого воздуха. — Он приходил в госпиталь.
— Держись от него подальше. Он и так уже много бед натворил.
— Каких бед?
— Григорий Распутин отдаляет царя от народа.
— Йенс, любимый, не злись. Расскажи мне про него. — Валентина прикоснулась кончиком языка к его коже.
— Он называет себя Божьим человеком, говорит, что Иисус послал его направлять народ России и в особенности царицу. А через нее — самого царя. — В голосе Фрииса послышалось отчаяние. — Царь — глупец. Этот монах вмешивается в политические дела, настраивает его величество против советников и… — Внезапно он замолчал.
— И что?
Йенс пожал плечами.
— Забудь о нем. Давай не будем больше говорить о Петербурге и его проблемах. Скоро всем нам будет не до этого. Война на пороге.
— Ты уверен, что до этого дойдет?
Он уложил ее спиной на подушку.
— Никто не может быть в чемто уверен полностью, так что…
— Не надо меня успокаивать, Йенс. Я не ребенок.
Тон, которым были произнесены эти слова, вмиг остудил его. Она слишком многое увидела сегодня в этом своем чертовом госпитале. Куда подевалась та девушка, которая ночью в холодном лесу смотрела с ним на звезды? Он нежно погладил ее плечо, потом потянулся к столику у кровати, взял сигарету и закурил.
— Валентина, любимая, царский двор — это большой плавильный котел. Он погряз в распутстве и вырождении. — Йенс старался говорить сухим, безразличным голосом. — Распутин — всего лишь неудавшийся монах, но ему повезло. У царицы почти нет друзей, кроме разве что Анны Вырубовой, да и та тише воды ниже травы, поэтому она и попала под его власть. Ктото говорит, что он обладает силой целителя и помогает ее сыну. Другие утверждают, что он гипнотизирует ее. Ходят даже слухи, что она стала его любовницей.
Валентина изумленно подняла брови.
— Как может ктото по доброй воле ложиться в постель с таким отвратительным человеком?
— Ты удивишься, но женщины при дворе готовы глаза друг другу выцарапывать, добиваясь его благосклонности.
— Но от него дурно пахнет.
Смех Йенса прозвучал довольно грубо.
— Грязный крестьянин, мужикоборванец, который не моется и не переодевается. Сразу видно: Божий человек!
— Йенс. — Валентина взяла из его пальцев сигарету и вдохнула едкий запах. — Как ты думаешь, Распутин действительно может исцелять людей?
Он забрал у нее сигарету и затушил.
— Нет. Так что и не думай везти к нему Катю.
— Я и не думала.
Но ложь эта была такой же прозрачной, как сигаретный дым.
Варенька не умерла, и это вселяло надежду. Улица выглядела не лучше, чем в предыдущий раз, входная дверь была все так же расколота, и в темном коридоре стоял все тот же отвратительный запах, но Варенька Сидорова не умерла.
— Я принесла еще продуктов, — сказала Валентина и поставила на стол сумку.
Рядом она положила кошелек, но об этом не заикнулась.
— Вижу.
Варенька улыбнулась. Это было мало похоже на настоящую улыбку, всего лишь движение мышц лица, но Валентина была рада и тому.
— Я заварю чаю, хотите? — предложила она.
Женщина со шрамом на голове опустилась на пол рядом с печкой, укутавшись в потертое одеяло, но голова ее осталась непокрытой, и кожа на черепе казалась зеленоватой. В печи трепетал слабый огонек, и она наклонилась к нему, слегка приоткрыв рот, как будто хотела проглотить желтое пламя.
Валентина достала из сумки связку хвороста.
— Вот.
Варенька, воодушевившись, извлекла из связки три ветки и аккуратно положила их в огонь. Когда они начали потрескивать, губы на ее изможденном лице растянулись в радостную улыбку, как будто она увидела старого друга. Валентина тем временем вскипятила чайник и заварила чай. Изысканные пирожные из столовой ее матери в этой обстановке выглядели совершенно нелепо, но женщина не заметила этого. Подсев к Валентине за стол, она съела три штуки и только после этого заговорила.
— Зачем ты пришла?
— Убедиться, что вы никуда не делись.
Женщина издала странный гортанный звук. Валентина посмотрела на нее с удивлением, но потом поняла, что это был смех.
— Думаешь, я могу находиться в какомто другом месте? — поинтересовалась Варенька.
— Вы работаете? — спросила Валентина.
— Работала. — Женщина покачала головой. — На мельнице. Но меня уволили изза того, что я пропустила один день, когда мой мальчик заболел. — Глаза ее оставались сухими. Слез не было.
— Я знаю одну портниху, ей нужна уборщица. Я могла бы поговорить с ней, если вы хотите работать.
— Конечно, я хочу работать.
В комнате на какоето время стало тихо. Каждая из женщин ожидала продолжения от собеседницы. Валентина заговорила первой:
— Тогда я спрошу у нее. Но вам нужно будет вымыться.
Варенька взглянула на свои грязные руки.
— Колонка на улице снова замерзла. Для чая я растопила снег.
Желудок Валентины чуть не вывернулся наизнанку, когда она посмотрела на свою опустошенную до половины чашку.
— Снег с собачьей мочой.
Снова в комнате раздался хрипловатый смех. Варенька устремила взгляд на новую подругу.
— Что тебе нужно? Ты ведь пришла не только для того, чтобы меня накормить.
Валентина достала из сумки банку абрикосового варенья и буханку черного хлеба. Если бы Йенс узнал, что она пришла сюда одна, он бы ужасно рассердился.
— Я хочу, чтобы вы предупредили меня.
— О чем?
