— Так будем считать, что отставка не принята, — услышала она вслед. — Договорились?
Женщина остановилась в дверях, оглянулась и отрицательно качнула головой…
«Нет, не договорились мы с тобою на этот раз, брат Серега!»—думала Анна, вспоминая эту встречу, пока слесаревская машина везла ее на следующий день в горком. На прием к первому секретарю она ехала уже со спокойной душой и потому с интересом смотрела на город, пробегавший за стеклами машины. Давно ли по этим вот улицам ходили немецкие солдаты? Теперь здесь глубокий тыл. Черные пожарища разобраны. Зияющие окна в выгоревших коробках каменных домов заложены кирпичом, и кирпичи уже побелены под цвет стен. Зеленеют деревья. Только на газонах вместо цветов картошка.
В горкоме тоже все выглядело, как в мирные времена. Скромно одетые люди, ожидавшие в приемной, беседовали об обычных делах: план, качество, слабина с кадрами, нехватка жилья, подготовка к учебному году. За окном, на пыльном дворе, залитом жарким солнцем, длинноногие девочки в коротких пестрых платьицах играли в классики, и звонкие голоса доносились до приемной, как щебет птиц.
Анна терпеливо сидела в уголке, дожидаясь своей очереди, и, рассеянно прислушиваясь к разговорам, думала о том, как-то начальство встретит ее просьбу. Прошел уже и начальник гортопа; явившийся сюда жаловаться на то, что военные до сих пор не разминировали как следует поля на торфоразработках, и заведующий горкоммунхозом, приходивший объяснить, почему не восстановлена трамвайная линия до Машиностроительного завода. В приемной осталась лишь Анна да два каких-то молодых человека, все время шептавшихся между собой и то и дело бросавших взгляды на пригожего секретаря парткома. Анна была настолько занята мыслями о предстоящем разговоре, что нисколько на это не рассердилась.
Наконец пригласили ее. Покашливая и улыбаясь, секретарь горкома шел ей навстречу.
— А, ткацкая «Большевички»! Ну что ж, садитесь, Анна Степановна, только предупреждаю: времени у нас мало, постараемся его получше использовать.
Он опять, как когда-то при первом знакомстве, показал ей на кресло, сам сел напротив, снял пенсне, дохнул на стекла, принялся их протирать, и глаза его, лишившись привычной защиты, сделались, как и в тот раз, детски беспомощными. «С чего бы это половчее начать?»—мучилась Анна.
— Бежать собрались? — услышала она вдруг.
Надев пенсне, секретарь горкома испытующе смотрел на нее, похрустывая суставами пальцев… И снова напомнил он Анне покойного учителя математики.
— Вам приходилось, Анна Степановна, бывать в Крыму? Нет? Ну так вот, там есть такой цветок, как его ботаническое название, не знаю, но все зовут «не-тронь-меня». Не слыхали? Прикоснешься рукой — он опускает листья. Вы что же, ему подражаете? — И вдруг сказал решительно: —Нет, с партийной работы вас не пустим, и разговора не начинайте!
Вот как! Оказывается, человек этот все уже знал, и не только о ее решении, о котором она беседовала с Северьяновым, но и о разговорах с матерью, с отцом. А ведь она о них никому не говорила!
— А хорошая у вас мать, — неожиданно сказал собеседник, — но слишком уж к себе и вообще к Калининым строга.
Сказав это, секретарь горкома озабоченно посмотрел на карманные часы, которые, оправлен ные в большой кожаный браслет, он носил на худой волосатой руке.
— Ого! Через полчаса мне надо быть у машиностроителей… Вы слышали, они в подарок Красной Армии построили санитарный поезд? Прекрасный! Чудесно оборудовали!.. Знаете что? Давайте вместе съездим, посмотрим, по дороге обо всем и поговорим, а потом вас отвезут домой.
Взяв инициативу разговора на себя, секретарь горкома как-то незаметно смял весь план беседы, придуманный Анной, опрокинул все ее доводы. Из Анны со временем выйдет отличный партийный работник, говорил он, уже сидя в машине. Если стать поуравновешенней да получить политическое образование, — перед ней большой путь. Хорошо бы, конечно, поехать в Высшую партийную школу, но, увы, время военное и такого — секретарь особенно подчеркнул слово «такого» — работника отпускать сейчас на учебу нерасчетливо, просто нельзя.
— У вас двое детей? — спросил, он неожиданно..
— Да, — негромко подтвердила Анна, вопросительно глядя на собеседника.
Она хотела спросить, почему это его интересует, но не успела… Машина, свернув с проспекта, миновала несколько улиц поселка машиностроителей и уже подъезжала к запасным заводским путям, Сквозь редкую зелень чахлых, закоптелых берёз стал виден длинный зеленый новенький с иголочки поезд. На крышах и на стенах вагонов рдели красные. кресты. Какие-то люди, стоявшие возле вагонов, уже двинулись навстречу машине. В суете приветствий, казалось, все позабыли об Анне. Однако, когда хозяева подвели гостя осматривать поезд, секретарь заводского парткома, сам местный инженер, оказался возле нее.
— Ну, а вы, коллега, что ж стоите сиротой?.. Хорош, а? То-то! Лезем внутрь: то ли еще увидите!..
Поезд и впрямь был хорош. Кто-то из конструкторов давал пояснения: вагоны для, полостных раненых… для обожженных… вагон-штаб… операционная… перевязочная… аптека… электростанция. Анна не слушала. Для нее все это сверкавшее никелем, блещущее белизной великолепие как бы сливалось воедино. Но когда осматривали какой-то особый вагон с мудреным названием, лишенный перегородок, с койками в три этажа, подвешенными к потолку на пружинах, она не утерпела и прилегла на одну из них, вызвав общее веселое оживление. Пружины бережно приняли ее в свои объятия, легко поддерживая со всех сторон.
— Ну как, коллега?
— Здорово! — только и ответила Анна.
Но из вагона она вышла задумчивая, и пока секретарь горкома поздравлял конструкторов и строителей, стояла в сторонке, не принимая участия в разговоре.
— Нравится? — спросил ее секретарь, горкома, когда они шли к машине.
— Ну еще бы!
Анна посматривала на своего спутника с некоторой, даже обидой: на ее просьбу он так и не ответил. Забыл, что ли? А тот озабоченно рассказывал ей, что теперь городской парторганизации предстоит укомплектовать этот поезд отличными кадрами. Нужны врачи, сестры, санитары, сиделки, электрики, истопники, проводники, машинисты… Целая больница на колесах.
— Жалко, что я не врач! — как-то неожиданно вырвалось у Анны.
Секретарь горкома испытующе взглянул на, нее. Он точно бы ждал этих её слов.
— А вы бы поехали?
— Я? Да хоть сиделкой… В начале войны, когда ополчение формировалось, просилась. Не взяли: солдатка.
— А дети?
— Дети? Да, дети, конечно… но ведь война! Сколько людей от детей на фронт ушло!.. Я бы своих к старикам определила, старики у меня хорошие…
Неожиданная мысль поехать на фронт постепенно захватывала Анну. Секретарь горкома искоса следил, как ее живое, цветущее лицо загорается энергией, как сразу засветились черные, в светлых ресницах глаза.
— В поезде ещё и комиссар нужен, — сказал он, покашливая и искоса смотря на нее. — Крепкий, мужественный большевик… Что бы вы сказали, если б бюро рекомендовало вас в комиссары поезда?
— Меня — комиссаром?!
Анна с удивлением смотрела на собеседника. Несмотря на теплый вечер, он сидел, подняв воротник плаща, сунув руки в рукава, худой, озябший.
— Мы тут многих перебрали… И о вас была речь… Знаете, вы очень подходящий кандидат.
— В комиссары? — Анна еще раз медленно произнесла это слово, будто прислушиваясь к его звучанию.
С детских лет понятие «комиссар» было окружено в семье ореолом романтики… Анна Калинина — комиссар… Но ведь это значило оторваться от детей, уехать из Верхневолжска! Это в разговоре легко обронить: «А детей к старикам». Ребята спать не ложатся, пока она не придет. Лена так и называет себя маминой подружкой. А Вовка, он ведь только рослый, а так совсем еще глупыш. Они остались без отца.
