— Не знаю, Поля, — говорила мама устало, — там видно будет.
— А может, ему в милиции повышение дадут? Пора бы.
— Не знаю, Поля, — опять повторила мама, и видно было, что ей неприятно на эту тему говорить, — он ведь знаешь какой…
— Да уж, знаю, — сказала тетка Поля и поджала губы.
— А куда пойдем, тетя Поля? — спросил я, чтобы перебить этот противный разговор.
— А? — встрепенулась тетка. — Куда? По городу пройдемся — очень я люблю Ленинград ваш. Ну, посмотрим, конечно, какие магазины открыты. Мороженого поедим. И так далее. А ты, Люда, с нами не ходи. Ты устанешь — мы ведь галопом.
То-то и оно, что галопом, подумал я.
— Ладно, — согласилась мама, — а я дома посижу, мне кое-что поштопать, починить надо.
— Вот и хорошо, — засмеялась тетка, — жена носки штопает, муж уроки учит, а детишки со старой теткой гулять пойдут. Куда как славно!
Мне захотелось заорать, что никуда я не пойду, но я не заорал — отрицательные эмоции надо уметь сдерживать.
Тетка прогнала всех одеваться, а сама быстро и ловко принялась мыть посуду.
— Чего ж ты, пап? — спросил я, входя в комнату.
Он, и верно, сидел за столом с тетрадками и книгами.
— Да вот, — сказал он, не глядя на меня, — вспомнил…
Вид у него был такой, какой у нашего брата в школе бывает, когда знаешь, что тебя вызовут, а урок-то не готов. Я засмеялся. Он посмотрел на меня исподлобья и тоже засмеялся. Прикрыл рот ладонью и подмигнул мне.
— Ладно, — сказал я, — погуляем с теткой Полей.
Смешно, но все-таки в этот раз я так и не пошел гулять с теткой. А получилось вот что. Я собрал все книжки и альбомы про Ленинград, которые мне дядя Саша накануне дал, и понес ему. Все равно уж ничего не прочитаешь, да и не нужно это, наверно, тетке Поле.
Постучал к дяде Саше ногой — руки были заняты. Никто не ответил. Я сложил книги на пол и вошел — дядя Саша никогда не запирал своей комнаты, даже когда улетал надолго.
Я втащил книги, расставил их по полкам и пошел к себе. И тут раздался звонок. Я открыл входную дверь и… На площадке стояла — кто бы вы думали? Сама М. Ба-со-ва! Собственной персоной! Я так удивился, что прямо застыл в дверях, держась за ручку, и молча смотрел на нее во все глаза. Она тоже молчала, потом покраснела и сердито сказала:
— Ничего себе, вежливый! Даже не здоровается.
— Здравствуй, — сказал я, все еще держась за ручку.
— Так и будем стоять? — спросила она все так же сердито.
— Заходи, заходи, — засуетился я и распахнул дверь.
— Нет, лучше ты выйди, — сказала она.
— Нет, лучше ты зайди, — сказал я.
И тут из кухни выплыла тетка Поля.
— А-а, — сказала она и засмеялась, — у тебя гости. Что же вы в дверях стоите? Проходите.
— Спасибо. Я на минутку. Выйди, Половинкин! — сказала Маша.
Ну, что тут будешь делать! Я сказал тетке: «Извините, я сейчас», — и вышел на площадку.
— Ты мне нужен, — очень строго сказала Маша.
«Это что-то новое», — подумал я и напустил на себя совершенно равнодушный вид.
— Не воображай, пожалуйста, бог знает что, — презрительно сказала она. — Просто у меня нет другого выхода.
Ну, конечно, не может какой-нибудь гадости не сказать. Ладно.
— Надолго? Надолго нужен? — спросил я скучным голосом. — У меня, понимаешь, дела…
— У тебя всегда дела, — она фыркнула.
Я решил железно сдерживаться, что бы она ни говорила.
— Вопрос о судьбе человека решается, — продолжала Маша, — а у него дела. Подождут твои делишки!
— Какого человека? — испугался я почему-то.
— Я не привыкла на лестницах торчать, — заявила Басова.
— Я же тебя звал, — разозлился я.
— У тебя дома много людей. А этот разговор — один на один.
— Ну, пойдем куда-нибудь. Я только предупрежу.
— Предупреди. И побыстрее, — сказала она командирским тоном.
Я влетел в комнату и сказал тетке Поле, что не могу с ней идти — очень важное дело.
— Понимаю, — сказала тетка Поля, — очень важное дело, о-оч-чень! — она захохотала.
Все уставились на меня.
— Какое дело, Сеня? — спросила мама.
— Общественное, — пробурчал я, ни на кого не глядя.
— Ну, раз общественное… — сказал отец, поднимая голову от своих тетрадок.
— Иди, иди, — сказала тетка Поля и подмигнула мне. — Общественные дела завсегда важнее личных.
Я помчался. Нет, все-таки она ничего — эта тетка Поля: кое-что понимает.
Маши на площадке уже не было. Я понесся вниз сломя голову, и сердце у меня колотилось, как овечий хвост. Неужели ушла? Я пулей вылетел на улицу и по инерции промчался несколько шагов вперед. Чуть не сшиб с ног какого-то дядьку, но резко затормозил и развернулся на одной ноге.
Маша стояла около парадной. Она посмотрела на меня и засмеялась — вид, наверно, у меня был чудной. Потом сразу оборвала смех и сказала спокойно:
— Пойдем.
— К-к-куда? — спросил я, отдуваясь.
— В кафе «Гном», — сказала она ехидно.
— Слушай… — начал я сердито.
— Ладно, ладно, — сказала она. — Пойдем лучше, — она наклонила голову и искоса посмотрела на меня чуть-чуть прищурившись, — пойдем лучше в… садик на Некрасова.
Вот вредная девчонка! Ничего не забывает — это я ей, когда только познакомился, встречу в том садике назначал, но она, конечно, не пришла. Я не подал виду, что меня это зацепило, и спокойно согласился. И мы пошли в этот садик.
По дороге я спросил ее, что за дело, чья судьба решается.
— Венькина, — сказала она. — Балашова.
Пожалуй, я всего от нее ожидал, только не того, что она со мной о Жуке говорить будет. Я думал, что может она…
— А что с ним? — спросил я.
— Ему надо помочь, — сказала она серьезно. — Появился, — она вдруг понизила голос, — появился… его брат.
— Ну и что? — удивился я.
— Он из тюрьмы появился, — оказала она шепотом.
— Из тюрьмы-ы?
— Да, — сказала она. — Он жулик и бандит. Он отсидел, сколько положено, и вернулся. Венька говорит, что ему не разрешили в Ленинград возвращаться, а он вернулся. И Венька боится, что он опять начнет свои нехорошие дела и будет его затягивать.
— Постой, постой, — сказал я, соображая. — А ты его видела, этого брата?
— Видела. Жуткий.
— Черный?
— Черный.
