голубовато-серому. «Какие у него искренние глаза, — поймала она себя на мысли. — Такие любящие».
— Вэл, я не знаю, как это сказать, и не уверен, найду ли нужные слова, но просто хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Достаточно было только раз посмотреть на тебя, и я был побежден. Я твой.
— О Пол, — сказала она в изумлении, слегка отодвигаясь.
— Я понимаю, это слишком неожиданно. Но что я могу сказать? Я в состоянии предоставить тебе хорошую жизнь. Я буду заботиться о том, чтобы ты всегда была счастлива.
Она почувствовала, как потрясение постепенно перерастает в удивление.
— Ты же не… — она откашлялась, — Пол, ты не… просишь меня… нет, ты не можешь.
— Да, я именно это и делаю, Вэл. Я знаю, это немного преждевременно, но мне бы хотелось, чтобы ты знала, что я люблю тебя, обожаю и хочу, чтобы ты стала моей женой.
— Но мы даже не были… я хочу сказать, мы не…
— Не были близки? Нет еще, но все впереди, и я уверен, это будет изумительно, Валентина. Более года никто не вызывал у меня желания близости, потому что, честно говоря, я не видел никого, кому бы мог отдать свою любовь. Теперь есть ты, милая, и… — Пол придвинул ее к себе и прижался лицом к ее лицу. — Я так люблю тебя, Вэл, сила моего чувства даже пугает меня. Пожалуйста, дай мне шанс.
— Но все произошло так быстро. Я не думала ни о чем подобном, — слабо возразила она.
— Тогда подумай об этом сейчас. Выходи за меня замуж. Я подарю тебе детей, Вэл, сколько хочешь. Буду беречь и обожать так, как не обожали ни одну женщину.
Они с Полом обнимали друг друга, и Валентина пыталась оправиться от потрясения, вызванного его предложением.
— Ну? — спросил он наконец. — Ты решила, Вэл?
Она прошептала ответ.
Девять дней спустя Валентина сидела в комнате отдыха. На ней был корсет, удерживающий спину в неподвижном состоянии. Доктор Фелдман был доволен ходом ее выздоровления.
— Вэл… дорогая, — Кит Ленард, загорелый после недавнего путешествия в Хьюстон, потрясающе обворожительный, большими шагами влетел в комнату.
— Дорогая, — он крепко обнял ее и прижал к груди. — Я бы закружил тебя, назвал самой красивой и объявил о своей неумирающей любви к тебе, но боюсь слишком сильно встряхнуть твои косточки.
— Я теперь не такая хрупкая, — заявила она улыбаясь. — Послушай, я уже ходила! Несколько минут без перерыва. Потом, конечно, пришлось снова лечь. И теперь ужасно больно. Но я полностью поправлюсь.
— Я так счастлив, — тепло сказал он.
Они просидели в комнате отдыха, делясь новостями, около получаса. Кит участвовал в заключении сделки на покупку тридцатипятиэтажного административного здания в Хьюстоне, а также пытался продвинуть несколько новых бродвейских постановок.
— Кит, — наконец тихо сказала она, подняв свою руку. Как будто придя ей на помощь, солнечный свет, струившийся через окно, осветил маленький, но безупречный бриллиант, подаренный Полом.
— О Боже, — выдохнул при виде его Кит, — Вэл?
— Я выхожу замуж, — с трудом выговорила она, но вместо того чтобы назвать ему имя своего жениха, она прижала обе руки к лицу и разразилась слезами.
— Не могу поверить, — она никогда не слышала, чтобы его голос звучал так напряженно. — Это… это кошмар, Валентина. Я сплю. Я не слышал твоих слов.
— Это правда! Я не могу посвятить тебе всю жизнь, — сквозь слезы сказала она. — Мы согласились с этим, Кит, оба согласились.
Наступило долгое молчание, разрывавшее сердце Валентине. Кит только на словах согласился с мыслью, что ей следует жить своей жизнью. В действительности он хотел бы считать ее своею! И она могла бы принадлежать ему! И это было ужасно! Если бы только она выбрала другое время. Если бы только не было Синтии. Но Синтия существовала.
— Вэл, Вэл. — Он, казалось, оцепенел, потрясенный случившимся. — Прости. Это все, что я могу сказать. Прости, что я заставил тебя пройти через все это. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Он вскочил со стула и бросился к двери.
— Кит, — позвала она его, но он уже выбежал из комнаты, и его шаги эхом отдавались вдали.
Все было кончено. Наконец… после стольких лет. Навсегда.
— Прости, прости, — рыдала она. — Кит, я…
Но он ушел, унеся с собой и жизнь, и радость. Теперь все, что ей осталось, — это Пол. Ее жених.
Несколько минут она сидела, так крепко сжав кисти рук, что острый край бриллианта впился ей в палец. Наконец она встала и медленно, преодолевая боль, побрела в свою комнату.
— Я не уверена, что достаточно люблю тебя, — сказала она Полу этим вечером. — Я хочу сказать, что
— Что? Вэл!
— Мы, по существу, знаем друг друга всего несколько недель, Пол. Может, мы слишком торопимся?
— Милая, — взмолился Пол, — я могу подождать несколько месяцев, но я слишком люблю тебя, чтобы ждать целый год. Детка, в чем дело? Откуда взялся этот страх? Я нужен тебе, Вэл. Я могу помочь тебе пройти через все трудности. Я буду любить и баловать тебя. Я… Я могу оставить на год работу здесь, в больнице, и только ухаживать за тобой, а ординатуру смогу закончить в будущем году.
Она мягко возразила:
— Я не хочу выходить замуж только для того, чтобы кто-то обо мне заботился. Мама здесь, она может…
— У твоей матери есть муж, дорогая. У нее своя жизнь.
Валентина смотрела на Пола. Она любила его спокойной, нежной любовью. Он был ярким, красивым, честолюбивым и талантливым. Он мог дать ей ребенка. Конечно, ее любовь к нему со временем углубится.
— Ты и есть тот единственный, — сказала она улыбаясь. — Это так, Пол. И я…
— Я хочу тебя, Вэл, и всегда буду хотеть. Ты единственная женщина, которую я намерен видеть рядом до конца жизни.
В футболке с надписью «Кафе Тяжелый Рок» и кокетливой короткой голубой джинсовой юбке Орхидея сидела перед компьютером, быстро печатая письмо хозяину детройтской фабрики по производству порошка миллиардеру Биллу Дейвидсону, которого Морт пытался заинтересовать своим последним проектом — бродвейским мюзиклом под названием «Большие, плохие и прекрасные».
Она схватила трубку после первого же звонка.
— Доброе утро. Офис Морта Рубика.
— Орхидея? Это ты? Ты прямо как настоящий секретарь в приемной. — Это была Пичис, звонившая из Лос-Анджелеса.
— Ну, я нечто вроде этого. Я завариваю потрясающий кофе и подумываю о том, чтобы приобрести велосипед рассыльного. — Орхидея взглянула на дверь Морта и, удостоверившись, что она закрыта, положила на стол ноги в голубых сапожках из змеиной кожи. Проработав три недели с Мортом, она снова стала ощущать себя наполовину человеком.
— Дорогая, я позвонила, чтобы сообщить тебе сногсшибательные новости, — сказала Пичис.
— Надеюсь, они не имеют никакого отношения к Вэл?
— Милая, сначала послушай, прежде чем сердиться. Во-первых, она чувствует себя намного лучше…
— Я знала это! Я знала, что с ней все будет в порядке. Ее путь всегда усеян розами. Я даже не
