Валентина засиделась допоздна, читая пьесу «Доктор Живаго». Она была замечательной. Валентина смеялась и плакала, некоторые диалоги читала вслух. Затем снова плакала. Это написала Орхидея!
Но, Боже, что же ей делать? Блеск пьесы принуждал ее принять решение, которое она еще не готова была принять.
Валентина надела халат, стала бродить по дому и наконец оказалась у бассейна. Она отыскала купальный костюм и погрузилась в теплую мерцающую воду. Плавала кругами, энергично отталкиваясь. После тридцатого круга она помедлила у края, чтобы отдышаться. Стояла одна из поразительно прекрасных калифорнийских ночей. Легкий ветерок принес запах тропических цветов. Миллионы звезд были рассыпаны по черному бархатному куполу.
«Я нужна Орхидее», — подумала она.
Но и ей самой необходима работа. Развод принесет много хлопот. Пол требует более миллиона долларов, как часть семейной собственности. Если даже он получит только половину от требуемой суммы, ей немедленно понадобятся наличные деньги.
Она выскочила из бассейна, вытерлась и вернулась в спальню. В три часа ночи она набрала номер отеля «Времена года», где остановилась Орхидея. Та сняла трубку после первого же звонка.
— Орхидея, пьеса именно такая, как ты сказала, и, более того, она блестящая. Смешная и трогательная, и современная. Я просто полюбила ее.
— Правда? О Боже, правда?
Эдгар настоял на том, чтобы найти для Валентины в Лос-Анджелесе акушерку, специализирующуюся на сложных беременностях. Доктор Молли Макинтайр была выпускницей Гарвардской медицинской школы, прошла практику в Уэствуде и пользовалась большим уважением у своих коллег.
— Валентина, ультразвук показывает, что ребенок развивается нормально, это очень, очень хорошие новости.
— Слава Богу, — выдохнула Валентина.
— Но борьба еще не закончена. Должна предупредить вас — могут быть осложнения. Я не намерена пугать, а только хочу, чтобы вы отдавали себе полный отчет. Пожалуйста, ни алкоголя, ни сигарет, никаких лекарств, даже аспирина, во время беременности. Мы должны предоставить малышке все возможности. Я думаю, пятьдесят на пятьдесят процентов, что у нее не будет осложнений.
«
— Криста, — пробормотала она, — вот как я назову ее.
— Очень красивое имя, — доброжелательно сказала врач.
— И я так думаю, — сказала Валентина, поглаживая округлый живот и пытаясь удержать волну беспокойства, готовую захлестнуть ее.
Пол и Валентина встретились за ленчем у «Монти» в Уэствуде. Они говорили натянуто, делясь новостями, происшедшими за три месяца их раздельного проживания. Наконец Валентина откашлялась и произнесла:
— Пол, есть новость, которую ты должен знать. Я беременна, на четвертом месяце.
Его лицо стало серым.
— Этого не может быть, — тупо сказал он. — Мы применяли противозачаточные средства.
— Пол, ты врач и знаешь процентное соотношение. И еще ты знаешь, что может произойти, если будущая мать сидит на наркотиках: перкодан, талвин и валиум… Я ничего не забыла? Моя аптечка была набита до краев.
— Иисус Христос, — Пол огорченно покачал головой. — Вэл, ты уверена в этом? Ты проконсультировалась со специалистами?
— Конечно. Доктор Фелдман сказал мне, что ты не имел права начинять меня наркотиками, не посоветовавшись с ним. Это не согласуется с медицинской этикой. Я намерена предъявить тебе иск за преступную небрежность врача.
— Боже, — задыхаясь, пробормотал он, — Вэл, я, конечно, не хочу всю жизнь платить на содержание ребенка и готов отказаться от родительских прав…
Она отодвинулась от стола и встала.
— Если ты предоставишь мне свободу, тебе ни за что не придется платить. Ты даже не увидишь ребенка. Между прочим, я уже чувствую его, — резко бросила она. — Меня обследовали ультразвуком. Будет девочка. Надеюсь, ты доволен тем, что сделал… и нам следует молиться Богу, чтобы она родилась нормальной, папочка.
В комнате ожидания Брентвудской больницы Пичис и Эдгар Ледерер стояли, взявшись за руки, и смотрели в окно.
— Пятнадцать часов, — повторяла Пичис, сжимая руку Эдгара. — Это продолжается уже
— Она справится, милая. Ты же знаешь, какая она сильная. Она переносила и более тяжелые вещи, чем всего лишь рождение ребенка.
— Но ребенок…
— С ней тоже будет все хорошо, — не совсем искренне уверял Эдгар.
В родильном отделении по динамику проигрывали Дайон Уорик. Ее пение время от времени прерывалось лаконичными объявлениями.
В отдельной родильной палате Валентина сжалась, когда еще одна схватка мучительной болью пронзила ее тело. Волосы ее увлажнились от потуг, губы были искусаны до крови. Она не предполагала, что роды окажутся такими тяжелыми. Каждая схватка отдавалась в мышцах спины, втройне усиливая боль.
— Дыши, — приказала Орхидея, стискивая ее руку, — дыши, Вэл… Помнишь, что сказала сестра? Тренируй дыхание!
— Не могу…
— Ты должна, Вэл! Пожалуйста…
Изнуренная, Валентина пыталась дышать. Затем, когда боль наконец отступила, она откинулась на матрац.
— Ты все делаешь великолепно, — ободряла Орхидея приглушенным голосом.
Валентина посмотрела на монитор контрольного аппарата, установленный у нее на животе. Ультразвуковой прибор регистрировал сердцебиение ребенка, другой прибор фиксировал маточные схватки. Медсестра заглядывала каждые две-три минуты проверить ее.
Валентина закрыла глаза и стала молиться, но молитва была прервана новым спазмом, заставившим ее тело выгнуться дугой. Валентина пыталась, но не смогла сдержать пронзительный крик.
— С тобой все в порядке? — задыхаясь, выговорила Орхидея.
Этот приступ боли не уменьшался, как прежние. Он увеличивался с сокрушительной силой. Валентина снова пронзительно закричала.
Орхидея пришла в ужас.
— В-Вэл, позвать доктора?
—
Орхидея вскочила и, спотыкаясь, бросилась к двери, но внезапно побледнела и, потеряв сознание,
