рухнула на пол.
—
В ужасе она стала нашаривать у подушки кнопку вызова.
Криста Доротея Дженсен вступила в мир с пронзительным криком, заполнившим стерильную родильную палату внезапной жизнью.
Валентина не могла остановиться и продолжала плакать.
— С ней все в порядке? С ней все в порядке?
— Выглядит она великолепно! — ответила доктор Макинтайр из-под своей маски. — И весит восемь фунтов две унции. Превосходный вес. Сейчас я передам ее педиатру, и он сделает обычные анализы, но, на мой взгляд, она в прекрасном состоянии.
Валентина облизала свои потрескавшиеся кровоточащие губы.
— Я хочу узнать как можно скорее.
Пятнадцать минут спустя, когда медсестры приводили Валентину в порядок после выхода последа, к ней подошел педиатр.
— Миссис Дженсен, тест Апгар, который мы сделали ребенку, дал хороший результат. Во всяком случае — все в пределах нормы. Мы проведем другие обследования позже, но все признаки благоприятные.
Она снова заплакала, на этот раз от радости.
Сенатор Чарлз Уиллингем поспешно вышел из здания Сената, почти бегом стал спускаться по высокой лестнице. Он знал, что толпа репортеров и фотографов подстерегает его на улице, но надеялся ускользнуть от них.
— Сенатор Уиллингем! Сенатор Уиллингем!
— Да, да, — отвечал он окружившим его репортерам, в характерной для южан манере растягивая слова. Защелкали фотоаппараты со вспышками. — Хорошо, хорошо.
Его засыпали вопросами.
«Сенатор Уиллингем, это правда, что колумбийцы вам угрожают?» «Сенатор, вы собираетесь проводить законопроект номер 4388?» «Сенатор, вы все еще поддерживаете Харрисона Ловела на роль посла в России?» «Сенатор, правда, что вам вчера угрожали подложить бомбу?» «Сенатор! Сенатор! Вы помолвлены с Джиной Джоунз, бродвейской актрисой?»
Он встал на ступенях таким образом, чтобы хорошо получиться на фотографиях. Каждый человек его родного штата Алабамы и шестьдесят процентов остальных жителей страны смогут немедленно узнать его с копной снежно-белых волос, в дорогом безупречно сшитом костюме из блестящего искусственного шелка, в кремовой сорочке с черным галстуком-ленточкой. Уиллингем работал в Вашингтоне уже более тридцати пяти лет. Превосходный политик, он любил быть в гуще событий.
— Ладно, ладно, — весело начал он, — отвечу на все вопросы, если освободите немного места, чтобы я мог дышать.
Репортеры неохотно отступили на несколько шагов.
— Начнем с самого важного — с моей помолвки. Как вы, наверное, читали в газетах, — он подмигнул, — на следующей неделе в клубе «Джоки» состоится большой вечер. Моя красавица Джина, конечно же, будет там — я никуда без нее не выхожу, и когда вы увидите ее, то поймете почему. Она восхитительна.
— А бомба? — закричала женщина. — Сенатор, как насчет угрозы подложить бомбу?
— Ну что ж, — протянул Уиллингем, — ни один политик не может обойтись без подобных забот, не так ли? Ни один или ни одна, — добавил он. — Я предоставил это дело своим служащим, и они очень хорошо с ним справились. Мы еще не взлетели на воздух, правда?
— Это из-за картеля Медельин? — допытывалась женщина.
Уиллингем никогда не отказывался от возможности произнести пламенную речь, особенно если верил в справедливость своего дела, как это было в данном случае.
— Милочка, я объявил им вендетту, чтобы очистить страну от этих сукиных детей, готовых задушить нашу нацию своими чертовыми наркотиками. Я ясно дал им понять, что они больше не смогут приезжать сюда и терроризировать нас. Это моя цель, которой я служу уже пятнадцать-двадцать лет — задолго до того, как большинство услышало о Медельине, Колумбии или Пабло Эскобаре.
— Сенатор… Сенатор…
— На сегодня достаточно, друзья, — закончил он интервью.
Среди толпы журналистов раздался гул, когда он быстро спускался по ступеням. Его шофер подъехал на темно-голубом «кадиллаке».
Вспышки фотоаппаратов сопровождали его до самой машины.
— Сенатор! — воскликнул нескладный молодой человек, проталкиваясь сквозь толпу и подбегая к машине. — Неужели вы не боитесь за свою жизнь?
— Я собираюсь дожить до ста восьми лет, — ответил Уиллингем, садясь в машину. — Запомните это. Моя невеста заставила меня дать ей такое обещание.
Валентина обследовала содержимое своего стенного шкафа. Она вытащила кучу вечерних платьев, коротких, узких и облегающих, из синтетической эластичной ткани, украшенных кружевом и бисером, они в совершенстве обрисуют ее снова стройную фигуру.
Она остановилась на ярко-синем платье от Нины Риччи, с одним плечом и асимметричным подолом.
Она старательно уложила платье в складной саквояж для путешествия в Вашингтон, куда ее пригласили на вечер, посвященный помолвке сенатора Уиллингема. Няня с ребенком будут сопровождать ее, так что она сможет кормить Кристу.
Она пребывала в нерешительности несколько недель. Наконец, в качестве сопровождающего лица выбрала своего агента. Он был респектабельным, вежливым и не пытался подчинить ее себе — это три главных качества, которые она теперь требовала от мужчин.
— Мисс Ледерер, малышка плачет, она хочет есть, — сказала миссис Дэвис, английская няня.
— Хорошо, я прямо сейчас покормлю ее перед отъездом.
Кормя Кристу, Валентина испытывала огромное удовлетворение, ощущая приятное потягивание, которое, казалось, проходило от груди к сердцу.
— Криста, — прошептала она, пристально глядя на молочно-белую кожу ребенка, — ты просто маленькая красавица, ты знаешь это? Я так люблю тебя, детка, и ты так много значишь для меня. Когда- нибудь я добуду тебе отца, настоящего, который будет любить тебя больше всего на свете.
В самолете, пока миссис Дэвис укачивала Кристу, которой не понравилось давление, испытанное при взлете, Майк Даффи в общих чертах обрисовал Валентине планы на следующие два месяца.
— Во-первых, детка, ты должна вновь обрести форму — занятия танцем и всем прочим. Во-вторых, я организую для тебя небольшое турне-возвращение — городов десять не больше — в Европе. Это облегчит тебе возвращение к постановкам, да и деньги пригодятся.
— В Европе! — она удивленно посмотрела на агента. — Но ты же знаешь, у меня ребенок.
— Ну так возьми ее с собой. Вэл, европейцы обожают тебя. Мы назовем гастроли «Валентина снова поет», а компания НВО намерена организовать прямую трансляцию из Москвы с помощью спутниковой связи.
— Из Москвы? — Валентина с таким изумлением смотрела на него, будто он сошел с ума.
— Милая, русские с ума по тебе сходят, и НВО понравилась идея в целом. Ты — русская, поешь из России, черт побери, тебе устроят концерт в Большом театре, где танцевала Надя. Миллионы зрителей увидят этот выдающийся концерт, и ты по-настоящему снова вернешься в мир, и очень быстро.
