— Нет никаких оснований сомневаться в том, что одна женщина способна поднять другую, — спокойно заявила она. — Этого требует сюжет, и этого требую я. Если движение трудно для… наших Эстелл, я попрошу Патрика их потренировать.
— И тем не менее, — не сдавалась Викторин, — вы должны внести изменения.
— Никаких изменений не будет, — отрезала Рут. — И вообще, поскольку па-де-де не включено в сегодняшний прогон, лучше отложим этот разговор.
Викторин милостиво кивнула, но при этом с бешенством пробормотала:
— Еще как будут. — Джульет заметила, что при этом она бросила заговорщический взгляд на Лили Бедиант, которая безучастно молчала, наблюдая за спором. И невольно почувствовала укол неприязни к балерине, которая разрешала пожилой защитнице сражаться за себя.
Рут подняла руки, приготовившись хлопнуть в ладоши, но на этот раз ее прервал пианист Луис Фортунато:
— Синьорина, такт шесть в па-де-де. — Он пересек зал с нотами в руке. — Иногда вы требуете: та- та-Та. А иногда: Та-та-Та. — Он взмахнул листами, нахмурился и поманил Рут к роялю. — Композитор написал та-та-Та, — объявил он, видя, что хореограф нехотя последовала за ним. — Но ваши па требуют та-Та, та-Та. Я не против, только хочу знать, что вы хотите. И танцовщики тоже.
Рут недовольно поморщилась: дорога была каждая минута — пока не явились приглашенные, надо было подготовить Антона. Однако она не решилась отмахнуться от проблемы пианиста (если, конечно, то, что он говорил, можно было считать проблемой). У инструмента к ним присоединился Патрик, и они битых десять минут разбирали эту и другие фразы, которые, как выразился Луис, хореограф трактовала неточно. Помечали па, считали такты, а вся труппа стояла без дела и наблюдала.
Когда же началась репетиция, дело пошло еще хуже. Антон, как и говорила Рут, только-только начал заучивать новые движения, танцевал неуверенно, шмыгал, сморкался и сопел. Постоянно делал ошибки и так промахнулся с поддержкой, что Кирстен просто переломилась пополам и с минуту не могла продолжать репетировать. Не раз хореограф просила вмешаться Харта и показать первому Пипу, как и что делать. И хотя Антон схватывал на лету, было очевидно, что даже он недоволен собой.
— Вчера ты говорил не так, — мрачно заметил он Харту, когда Рут в очередной раз велела помощнику продемонстрировать па.
Джульет заметила, что Рут и Патрик обменялись такими же скептическими взглядами, как в тот день, когда Антон заявил, что причиной его падения стало нечто постороннее. Насколько знала Джульет, Рут никому не рассказала о тальке, даже своему помощнику.
— Видимо, сегодня получилось яснее. Извини, — спокойно отозвался Хейден.
Джульет оценила дипломатичность ответа. Антон выслушал пояснение так же мрачно, но вскоре усвоил последовательность движений.
Рут начала акт сначала, и на этот раз Антон танцевал если не с душой, то по крайней мере правильно.
— Десятиминутный перерыв, — наконец объявила хореограф, расстроенно посмотрев на часы. Повернулась к Джульет, но смогла лишь обменяться с подругой безнадежными взглядами — в дверь, стуча каблуками, с ворохом бумаг ворвалась Гретчен Мэннинг и тут же набросилась на Рут. А Джульет даже испытала облегчение и отправилась к пожарному выходу провести перерыв в обществе Олимпии Андреадес.
К добру или нет, как и два дня назад, у нее оказалось нечто общее с членами труппы — жуткая простуда. И хотя Джульет ненавидела простужаться, нынешняя болячка уже дважды сослужила ей добрую службу. Во-первых, Джульет наградила такой же простудой одного из героев своей книги, Фицроя Кавендиша, что усилило комический эффект всей любовной сцены в Бате. Во-вторых, появился общий со всем балетным коллективом повод посетовать и поплакаться. Джульет не умела изобразить пируэт или прыжок, зато теперь она могла не хуже остальных шмыгать носом. И наконец, положительная сторона любой простуды — ей не требовалось курить: носоглотка в изобилии увлажнялась самой природой. Но ради слухов она вышла на пожарную площадку.
Первые две минуты она провела с подругой по несчастью Олимпией, делясь бумажными салфетками и от души сморкаясь. Какое-то время они находились на площадке вдвоем. Погода круто переменилась: стало душно, видимый из их колодца между зданиями кусочек неба сделался до странности серовато-желтым. С Колумбус-авеню, где в этот день снимали кино, доносились сигналы грузовиков. Памятуя, что Олимпия была среди любовниц Антона и в день его несчастного падения тоже болталась рядом с ящиком с канифолью, Джульет решила выспросить балерину о ее бывшем. Не забыла она и брошенную Олимпией фразу, что, мол, Мор — такой же мужской, как и дамский угодник. Это предполагало, что Олимпия в курсе: у нее есть соперники (если, конечно, она считала их соперниками). Джульет решила попытаться разузнать их список.
Немного поболтав и попросив прикурить, Джульет потянулась, зевнула и принялась лгать:
— Господи, как я устала, — Откинула голову назад и тихонько чувственно всхлипнула. Как и ожидала Джульет, Олимпия немедленно спросила:
— Не спали прошлую ночь? — Балерина улыбнулась, полные губы обнажили ровный ряд белоснежных зубов. Она была хороша, но почему-то напомнила Джульет Эмейбл Эдвардс, второстепенную героиню «Современной любви», у которой был один пунктик: она намертво прилеплялась к «подруге» и не позволяла оставаться наедине с предметом обожания.
— Не выспалась, — сонно улыбнулась она и продолжала с намеком: — Поначалу нам было хорошо, но… Сами знаете, как бывает. — Если Джульет рассчитывала, что собеседница, в свою очередь, немедленно выложит полный отчет о своих недавних любовных похождениях, ей пришлось разочароваться.
— М-м-м… — промычала Олимпия, затянулась и выпустила дым двумя струйками из забитых ноздрей. Что за отвратительная привычка курить, подумала Джульет. Кто бы мог подумать, что она станет настолько популярной?
Воцарилась тишина, разумеется, насколько вообще могло быть тихо на Манхэттене. Джульет в отчаянии шепнула:
— Антон Мор, кажется, быстро набирает то, что упустил на прошлой неделе?
— Антон способен на все, — без тени намека ответила балерина. — Он потрясающий.
— Вы его, наверное, неплохо знаете, — предприняла очередную попытку Джульет.
Олимпия вдруг напустила на себя усталый вид.
— Его не так-то легко узнать. — Не похоже, чтобы она безумно ревновала или чувствовала себя брошенной. Но по каким признакам можно об этом судить?
— Я слышала, у Лили Бедиант была интрижка с ним, — не сдавалась Джульет.
— А у кого не было? — беспечным тоном ответила балерина, но ее глаза настороженно вспыхнули.
— Я оставалась в репетиционной, когда он упал, — быстро призналась Джульет. — Кошмар! Невозможно представить, я по крайней мере не могла, с какими опасностями приходится сталкиваться артистам балета. Но тогда мне все стало ясно.
— М-м-м… — снова протянула Олимпия, и, пока она таким образом высказывалась, Джульет следила, не появится ли на лице собеседницы признаков ликования или расстройства. Но та оставалась по-деловому собранной.
— Я поняла, что стало причиной его падения. — Джульет по-прежнему разглядывала балерину.
Олимпия пожала плечами, ее лицо ничего не выражало. И вдруг она повернулась к Джульет:
— Ему еще повезло. Три месяца назад вот так же упал Райдер — потянул спину и выбыл на три месяца. Он очень злился.
— Бедняга. Как ужасно для танцовщика лежать без движения!
— Ничего, он справился, — изогнула бровь Олимпия. — И даже время от времени поколачивал Электру.
У Джульет пересохло во рту, она различила в голосе балерины ехидные нотки. Она уже заметила привычку Олимпии подбрасывать во время разговора неожиданную, провокационную информацию. Было очевидно, что их отношения с сестрой напряжены до крайности.
