Командир гарнизона, Арванд, величественно спускался с башни по наружной лестнице. Он остановился возле Фихана, мельком глянул вниз, на простертого на камнях эльфа.
— Я слышал, ты задержал лазутчика. Молодец.
— Я отрабатываю свою тухлую кашу, — ответил Фихан.
— Молодец, — повторил Арванд и направился к пленнице.
Ее подняли, и теперь Геврон висела на руках удерживающих ее солдат. Один из них потянул ее за спутанные волосы и заставил поднять лицо.
— Женщина, — произнес Арванд, рассматривая пленницу. — И довольно хорошенькая… Как тебя зовут, милая?
— Он назвал ее Геврон, — вмешался Соста, подходя с луком.
Арванд резко обернулся к нему:
— Кто ее назвал «Геврон»?
— Евтихий. А потом и Фихан. Они оба узнали ее. Они знали ее раньше, — сказал Соста.
Арванд встретился глазами с Евтихием и сделал ему знак приблизиться. Евтихий подчинился.
— Да, я встречался с ней в другом тоннеле, — предупреждая вопрос, заявил Евтихий. — Возле замка из грязи. В болотах.
— Подробнее, — потребовал Арванд.
— Там везде одно и то же, — сказал Евтихий безнадежным тоном. — Я оказался здесь, «внизу», в том тоннеле. Это был мой первый тоннель и мой первый замок. Жидкая грязь повсюду. И эта девушка. Она со мной разговаривала. Она и Моревиль.
— Моревиль мертв, — хрипло проговорила Геврон. Она улыбнулась. Женщины иногда улыбаются так — отвратительной, истеричной улыбкой, выставляя зубы и десны, словно примеряя на себя смертельный оскал. — Моревиля убили. Гезира стал командовать.
Евтихию не понравилась ее улыбка. Он растопырил пальцы, схватил Геврон за лицо и заставил ее стянуть губы.
— Не делай так больше, — попросил он. И добавил, обращаясь к Арванду: — Моревиль был самый старший из нас. Он прожил «внизу» дольше остальных. Он очень много знал.
— Ничего он не знал! — закричала Геврон с рыданием. — Ничего! Он только одно и знал, как ползать на брюхе по этому проклятому гнилому болоту! Как выживать! — Это слово она произнесла с явным отвращением. — Для чего выживать? Почему бы просто не жить? Невозможно, невозможно… — Она плюнула себе под ноги. — Теперь его убили. Он не выжил. Он учил нас, как разводить костер под непрерывным дождем, он учил нас, какие травы и коренья съедобные, он показывал нам, как подходить к замку и бить в ворота. Он даже объяснял нам, кто обречен, а кому удастся выжить. — Она скрипнула зубами. — Это он обрек на смерть зеленоволосого, а зеленоволосый стал командовать гарнизоном!
— Зеленоволосый? — удивился Арванд.
Девушка глянула ему в глаза. Она хорошела и молодела с каждым мгновением.
— Да, был такой человек в замке из грязи. Но он умер. Мы захватили его твердыню. И потеряли Моревиля. А Гезира — он жестокий.
— Наверное, этот Гезира любит дисциплину? — осведомился Арванд. — Что ж, если ты ушла от жестокого командира потому, что он заставлял тебя подчиняться, то…
Он сделал выразительную паузу.
Геврон затрясла головой.
— Нет, нет! Я ушла потому, что не могла больше выносить… Болото, болото, болото.
— Ты выглядела просто отвратительно, когда Фихан поймал тебя, — сообщил Арванд. — Это из-за болота?
— Никто не знает, даже Моревиль, — криво ухмыльнулась девушка. — Я тоже сперва не узнала Фихана. Конечно, он и тогда, в нашем тоннеле, был омерзительным гаденышем, но то, во что он превратился здесь…
Стройный человек в пыльной одежде подошел к пленнице и солдатам. Лохмотья болтались на его плечах. Ни оружия, ни украшений, ни даже пояса он не носил. Длинные светлые ресницы затеняли кобальтово-синие глаза. Это было существо одновременно древнее и невероятно юное, с удлиненным овалом лица и золотистыми волосами. Он рассматривал Геврон со спокойным состраданием. Потом протянул руку и сломал стрелу, торчавшую у девушки из ладони.
— Ей нужен врач, — сказал он.
— У нас нет врача, — напомнил Арванд.
— В таком случае, позволь мне позаботиться о ней, — предложил он.
Арванд сдвинул брови и несколько секунд рассматривал незнакомца. Потом коснулся вздувшегося рубца у него на запястье:
— Фихан?
— Да.
— Ты был таким — в других тоннелях?
— Я не знаю, — честно ответил Фихан. — Я даже не представляю себе, каким выгляжу в твоих глазах.
Арванд распорядился:
— Ты и Евтихий — заберите пленницу. Остановите кровь, умойте ее, дайте ей поесть. Я хочу завтра поговорить с ней. Возможно, ей известно кое-что важное.
Он кивнул солдатам, которые толкнули Геврон в руки Фихану и, посмеиваясь, отошел в сторону. Никто не расходился: всем любопытно было посмотреть, как клыкастый приземистый Евтихий и невесомый красавец эльф вдвоем тащат полумертвую женщину к той самой убогой пещерке, где обитало похожее на жабу печальное чудовище.
Вечером к Геврон вполне вернулся тот облик, который запомнился обоим ее приятелям по тем временам, когда все они месили грязь у подножия холма, в лагере Моревиля. Евтихий и Фихан не без радости узнавали ее миловидное личико, испорченное злым и голодным выражением, и капризно- повелительные интонации в голосе.
— Когда ты бросила нас с Евтихием в лесу, — спросил Фихан, подавая ей ломоть хлеба с куском вываренного жира, — куда ты направилась?
— Ну, коль скоро я рассказывала про замок из грязи, то, очевидно, к замку из грязи, — огрызнулась Геврон.
— Это вовсе не очевидно, — отозвался Фихан.
А Евтихий попросил:
— Можно мне тоже хлеба с жиром?
Не дождавшись ответа, он схватил кусище потолще и сунул себе в рот. Откусывать деликатные кусочки Евтихий теперь не мог — из-за клыков.
Геврон сказала:
— Ну хорошо. Не к замку. Я пошла куда глаза глядят, а дороги сами вывели меня обратно. Дальше вы знаете, что было. Штурм, замок наш, Моревиль погиб. А я опять ушла.
— Хочешь остаться с нами?
— У меня больше никого нет. — Она вздохнула и принялась жевать с удвоенной силой. — Как вкусно! — выговорила наконец она. — Я дня два ничего не ела. Или три. Тут даже закатов не видать. Устала — смерть.
Раненая рука ее не слишком беспокоила: эльф ловко вытащил стрелу и перевязал девушке ладонь.
Он поглядывал на нее так тепло и ласково, что она в конце концов смутилась.
— Перестань на меня таращить свои эльфийские плошки! — сердито произнесла она. — Я не могу есть, когда ты так смотришь.
Фихан молча закрыл глаза. Геврон отложила еду и рассмеялась.
— Ладно, смотри. Не могу, когда ты вот так закрываешь глаза.
Фихан тотчас поднял веки и улыбнулся:
