Но малейший намек, вопрос о них мог бы испугать нервную и хрупкую старую женщину – да и Жуанита все равно не умела стрелять.
Так она лежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту, слушая звуки за окном, с пересохшим ртом, ледяными руками и замиравшим сердцем.
Лицо мужчины, наблюдавшего за ней с напряженным вниманием… Но это еще не все. Жуанита узнала это лицо: тем человеком за окном, который, очевидно, с дурными намерениями прятался во мраке под дождем, был Кент Фергюсон.
ГЛАВА III
Часы пробили десять. Потом одиннадцать. Двенадцать.
«Я, верно, не усну всю ночь!» – подумала Жуанита. К ее душевному смятению примешивалось что-то вроде детской гордости. В конце концов, несмотря на эти смятение и страх, она задремала. Но, часто просыпаясь, думала все о том же.
«Куда он ушел теперь? Может быть, спит на сеновале или в одном из десяти сараев, где сушились овечьи шкуры и куда складывали кучами шерсть после стрижки. Во всяком случае, часы били один час за другим, а он не появлялся. Если его целью было ограбление, то, может быть, он без шума уже взломал буфет в столовой, украл серебро и ушел своей дорогой».
Но в глубине души она была уверена, что он не грабитель. Вор не смотрел бы так спокойно и пристально в окно, у вора должен был быть совсем другой вид… Не было это, однако, и обыкновенным любопытством праздного волокиты к понравившейся ему незнакомой девушке. Жуаните подсказывала это новая мудрость, сегодня проснувшаяся в ней. Кент – она чувствовала это – был из тех, кто смело стучит в дверь, кто умеет стать хозяином положения и придать неожиданному появлению самый естественный характер. Зачем ему было шпионить за домом девушки, с которой он разговаривал на берегу? И в такой час, в такую ночь, под проливным дождем, в шести милях от своего отеля?
Неужели он испугался грозы и прилива и остался на ранчо? Нет, это не похоже на Кента Фергюсона… Как ни мало Жуанита знала людей, она чутьем угадывала, что этот иначе использовал бы романтизм положения. А если бы и остался, то вежливо объяснил бы все ее матери, согласился пообедать и переночевать у них и провел бы вечер, занимая беседой двух одиноких женщин.
Снова пробили часы. Но Жуанита, утомленная напряженным ожиданием, натянула на голову одеяло, при чем коробка спичек, которую она держала наготове, выскользнула из ее пальцев, и она сразу заснула.
Ей снился ее испанец-отец, влюбленный в свою холодную маленькую невесту, серый автомобиль под ивой, странно внимательные глаза человека за окном… Она проснулась в страхе, приподнялась на локте и, задыхаясь, стала вглядываться в темноту. Что это? Как будто голоса! Как птица она метнулась к двери в спальню матери.
– Мама, мама! Ты не спишь?
Секунда молчания. Потом кроткий голос:
– Что с тобой, дорогая?
– Ты не слышала… голоса, мама?
– Нет, дорогая. Но ночь такая бурная, это, должно быть, ветер или дождь.
Успокоенная Жуанита снова забралась в кровать. И на этот раз крепко заснула.
Но когда холодный серый рассвет заглянул в окна, она проснулась в какой-то непонятной тревоге. Где она? Не в школе ли опять? Это тележка молочника стучит под окном?
Нет, она дома. Но откуда этот шум мотора, нарушающий тишину ранчо?
Жуанита, удивленная, но уже без прежнего испуга, так как вместе с дневным светом к ней вернулась смелость, опустила ноги на пол и села, закутавшись в одеяло. С минуту просидела она так, откидывая одной рукой золотую паутину волос с заспанного и удивленного лица. Маленькие часики на ремешке из крокодиловой кожи показывали половину шестого. В половине шестого – гул автомобиля? Что за чудеса?
Нет, это, конечно, не скупщик скота! Тот приехал бы в одиннадцать.
Жуанита тихонько подошла к одному из окон, выходившему в сад перед гасиэндой. Хмурый рассвет озарял картину осеннего увядания. Под неприветливым серым небом травы пампасов, остролистые розы, качающиеся под ветром, потускневшие листья деревьев выглядели какими-то заброшенными, одинокими. На темной, почти черной зелени подстриженной кипарисовой изгороди блестела и переливалась бриллиантовая паутина. Тяжелые капли дождя скатывались с листвы склонившихся ив и тополей.
И там, под большой ивой, где Жуанита его увидела вчера, стоял закрытый серый автомобиль, забрызганный грязью!
Удивление, граничившее с ужасом, охватило девушку. С потемневшим лицом и сдвинутыми бровями, она, повинуясь бессознательному порыву, пробежала прохладный коридор, столовую, гостиную и заглянула на кухню. – Лола!.. – начала она повелительно. Но Лолы на кухне не было. Все здесь дремало в тишине и тени: старый очаг, цветы в горшках на широких подоконниках, изображения святых на стенах, брошенное на столе шитье, луковицы, часы, детское платьице. На стуле висела вылинявшая тряпка, заменявшая старой Лоле передник.
Занимавшийся день окрасил перламутром окна. Черный кот появился из кладовой и, выгнув спину, с громким мурлыканием стал тереться о голую ногу Жуаниты.
Но она помедлила здесь, на пороге, одну только минуту. Затем торопливо поднялась по узкой внутренней лестнице в пустые комнаты и коридоры верхнего этажа. Она открыла одну из дверей, и выскользнула на маленький балкон.
Здесь, скрытая за ветвями старого перечника, росшего перед балконом, она оказалась как раз над садом, футах в тридцати, не более, от серого автомобиля.
Холод ненастного осеннего утра охватил ее обнаженные руки и ноги, но не от холода дрожала так Жуанита.
