Кент погрузился в раздумья. Он, казалось, внимательно созерцал маленькую печку, в которой пламя, играя, лизало большие дубовые поленья, и не отвел взгляда, когда сдержанно ответил Жуаните.
– Да, мне кажется, это можно о ней сказать.
– А она молода? – неожиданно для себя самой снова спросила Жуанита.
– Ей тридцать пять… тридцать восемь, может быть.
– И хороша собой? – продолжала Жуанита, повинуясь властному внутреннему импульсу.
– О, уж насчет этого, – Кент быстро поднял голову и усмехнулся, – не может быть двух мнений. Она – красавица… Она вторая жена старого Чэттертона. Слышали вы о Чэттертоне? В Сан-Франциско он издает «Солнце», в Лос-Анджелесе – «Рекорд». Его первая жена умерла. У него есть сын, славный мальчик, которого зовут Билли и который учится в Берклее в университете. Миссис Чэттертон на много лет моложе своего супруга.
– А эта мисс Руссель так великолепно говорит по-испански?
– Совсем не говорит. Испанский язык, по некоторым соображениям, понадобился только недавно, – начал объяснять Кент со странной, непонятной Жуаните усмешкой. – Надо вам сказать, миссис Чэттертон – честолюбивая особа, как большинство современных дам. В прошлом году Чэттертоны в Албании встретились с сенатором Иллинойса, Бэбкоком, который путешествовал с семьей. Где-то они застряли вместе из-за железнодорожной катастрофы, жена и ребенок Бэбкока заболели. Миссис Чэттертон ухаживала за обоими, хотя у них оказался тиф или что-то в этом роде. Это как раз в ее духе, – добавил, как бы про себя, Кент с одобрительным смешком. – Ну, и в результате, конечно, Бэбкок позаботился о хорошем приеме для нее в Вашингтоне. Она теперь там. И я склонен думать, что когда весной будут новые назначения, старику Чэттертону обеспечен дипломатический пост, и они, может быть, попадут в Испанию. Вот почему понадобилось, чтобы секретарь знал испанский язык. Так вы уверены, что знаете его хорошо? – переспросил он настойчиво.
– Это единственное, в чем я уверена, – просто ответила Жуанита.
– В таком случае не вижу, почему бы вам и не получить это место, – воскликнул Кент довольным тоном. – А место – хорошее, поверьте мне.
– Так вы поговорите обо мне с этой мисс Руссель? – попросила Жуанита. Ей это казалось такой естественной и пустячной услугой, что она удивилась и почувствовала себя больно задетой, когда в ответ на ее вопрос Кент посмотрел на нее с некоторым замешательством и неудовольствием и прикусил губу.
«Что это у него за манера – то вроде бы предлагать свою дружбу, то снова уходить в себя и отворачиваться, – подумала с досадой девушка. – Это кого угодно взбесит! Его, должно быть, не любят люди!»
– Я бы предпочел не делать этого, – сказал между тем Кент. – Будет лучше, если вы явитесь туда не от моего имени.
– Хорошо, я не стану на вас ссылаться, – сказала гордо Жуанита. Она почти ненавидела его в эту минуту: он так грубо дал ей почувствовать, что она навязчива!
– Скажите просто, что вы прочли объявление в газете, – посоветовал Кент. – А теперь, мисс Жуанита, наденьте вашу шляпу и пойдем погуляем, – заключил он.
У нее не хватило мужества отказаться: в окна бил такой ослепительный солнечный свет! Когда они очутились на берегу, свежий ветерок вызвал первый раз за все это время нежный румянец на ее щеках.
День был прохладный, но ясный; только на горизонте, над океаном, собирались тучи, словно угрожая новой атакой. По взбегавшим уступами тропинкам медленно брели коровы. В мертвой, бурой траве увядал случайно уцелевший, уже побитый морозом, бледный мак.
Жуаните была здесь знакома каждая пядь земли. Она столько раз видела длинные утренние тени на росистой траве летом, при восходе солнца; мягкие переливы лунного света на цветах яблони в апрельские ночи; яркие закаты над морем. И в эти последние дни, что ей оставалось провести здесь, она испытывала такую нестерпимую боль в сердце, что ей хотелось уже приблизить день изгнания, который принесет ей облегчение.
Когда они спустились со скалы и направились обратно на ферму, она вдруг вспомнила день их первой встречи и спросила:
– Отчего вы в ту ночь, во время шторма, не пришли и не сказали, что вы застряли на ранчо?
Кент ответил не сразу, удивленный и как будто пристыженный.
– Я очень сожалею… Не хотел вас пугать… Я и не подозревал, что вам это известно.
– О каком испуге вы говорите? – возразила Жуанита спокойно и сухо. – На нашем ранчо не пугаются гостей.
– Знаю. Право, я ужасно сожалею… – смиренно бормотал Кент. – Я ночевал на сеновале, там было отлично спать, и уехал очень рано, так что до этой минуты был уверен, что никого не беспокоил.
– Я видела, как вы ехали на велосипеде, – объяснила Жуанита. Теперь ей бросилось в глаза смущение и удивление на его лице.
– В таком случае, вы видели и…
– И ту даму под вуалью? Да. И вы тоже?
– Вы хотите сказать, и ее автомобиль? Ведь вы не видели ее лица? – сказал Кент после минуты молчания.
– Нет. Я слышала голоса ее и моей матери, и проснулась. Или, может быть, это гул автомобиля меня разбудил, а тогда я уже услышала голоса. И я видела их с балкона. Но только одну минуту, так что лица не успела разглядеть сквозь вуаль… Я провела тогда очень плохую ночь… Я видела вас, – добавила она с упреком, – вечером под окном…
Кент смотрел на нее, ошеломленный.
