Томаса навернулись слезы, но он не мог сказать, какими страданиями это вызвано, физическими или эмоциональными. Преодолев еще пару футов, он свалился перед холодильником и перекатился на спину, всасывая воздух, чувствуя, как все вокруг плывет.
«Еще немного, совсем чуть-чуть», — подумал Томас.
Бесчувственность накатила, охватывая его крепкими объятиями. Найт отбился от нее, напрягая сознание, словно распугивая воронье, прищурился и уставился на стенку холодильника.
Там стояла швабра, старомодная штуковина с длинной ручкой и щеткой на конце, в точности такая же, какая когда-то была у его родителей.
Томас потянулся к ней, сначала мысленно, затем левой рукой. Он не смог ее достать, и ему пришлось сместиться, дюйм за дюймом, приподнимая спину вверх и вправо, подобно издыхающей гремучей змее. Найт опять протянул руку, но до швабры все еще оставалось несколько дюймов.
«Теперь уже совсем немного».
Изогнувшись, он снова протянул руку, и на этот раз растопыренные пальцы ухватились за грубую щетину. Швабра упала прямо на него. Ручка ударилась о плиты пола с таким же грохотом, какой издает пробка, выстрелившая из бутылки шампанского.
«Я еще жив».
Обхватив рукоятку швабры безжизненной правой рукой, Томас левой поднял щетку по стене. Он с силой толкнул ее, ткнул вверх, словно копье. Ничего не случилось, Найт попробовал еще раз. Снова ничего. Он с криком опять пихнул швабру к потолку.
На этот раз послышался грохот телефона, упавшего на пол. Пошарив левой рукой, Томас схватил трубку и нажал кнопку вызова. Собрав остатки сил, он сосредоточился и принялся вслепую тыкать клавиши, беззвучно шевеля губами: «Девять… один… один…»
Прижав трубку к уху, Томас зажмурился и стал слушать.
В ответ на чей-то голос он выдавил:
— Сикамор, двенадцать сорок семь, — после чего провалился в забытье.
Глава 18
— Мне очень неприятно говорить о том, что я вас предупреждала, — сказала Полински, одобрительно оглядывая больничную палату.
— Нет, не предупреждали, — возразил Томас.
Его грудь была перетянута бинтами, поэтому говорить было трудно.
— Вы правы, не предупреждала, — пожала плечами следователь. — Это был Эсколм?
Покачав головой, Найт ощутил острую боль в плече и сказал:
— Нет.
— Вы уверены? — спросила Полински. — Вы говорили, что на нападавшем был прибор ночного видения.
— Полагаю, ко мне приходил не он, — уступил Томас и осторожно оторвал голову от подушки. — Я не думаю, что на меня набросился Эсколм. Сначала было темно, затем…
Он вздрогнул от нахлынувших воспоминаний. Полински понимающе кивнула, сжимая тонкие губы.
— Тот самый человек, который уже нападал на вас на улице?
— Трудно сказать, — ответил Томас. — Я так не думаю, но это только предположение.
— Основанное на чем?
— На обуви. Тот тип, что приходил прошлой ночью, был в ботинках, которые позвякивали при ходьбе. У этого на ногах оказалось нечто другое.
— Он мог переобуться.
— Да, но эти два нападения выглядели совершенно по-разному. Первый негодяй пришел в звенящих ботинках и убежал, как только услышал меня. Ладно, попытался удрать. Я прыгнул на него, и он начистил мне физиономию. Второй прокрался бесшумно, в шпионском снаряжении, с пистолетом. Это другой человек. Если тот же, то он пожаловал с совершенно иной целью.
— Белый?
— Думаю, да.
— Можете описать рост, телосложение?
Томас начал было качать головой, но спохватился, пока боль не нанесла удар, и пробормотал:
— Извините. Пожалуй, среднее. Не массивный, фигура, вероятно, атлетическая, рост футов шесть или чуть меньше, но точно не могу сказать. Немного ниже меня, но как минимум такой же сильный.
Томас находился в больнице Ивенстоуна уже два дня. В течение первого из них он был без сознания. Ему сделали операцию и извлекли осколки пули тридцать восьмого калибра, которая раздробила ключицу, после чего ушла в глубь тела. Из легких откачали кровь с помощью катетера, все еще торчавшего в груди, и заменили ее коктейлем из капельницы. На ножевую рану на руке наложили швы и забинтовали. В реанимационном отделении Томас находился под постоянной охраной, как если бы ему по-прежнему что-то угрожало. Или же он был подозреваемым. Найт не мог сказать, какое предположение ближе к истине.
— Теперь-то вы мне наконец верите? — спросил он Полински. — Насчет Эсколма, «Дрейка», пьесы Шекспира?
Следователь улыбнулась, у нее чуть задрожал уголок губ.
— Знаете, есть такая популярная песенка «Двое из трех — это неплохо»?
— Нет, не знаю, — сказал Томас. — Которые двое?
— Скажем так, я еще нескоро начну цитировать Шекспира в материалах следствия, — отозвалась Полински, увидела, как Найт усмехнулся, склонила голову набок и спросила: — Вы полагаете, этот человек искал именно ее? Утерянную пьесу?
— Это единственное, чем можно связать пару нападений на один и тот же дом за две ночи подряд. Я просто не понимаю, почему у кого-то сложилось мнение, что пьеса у меня. Если только эти люди не думают, что Дэвид передал ее мне, после чего инсценировал ограбление.
— Эсколм придумал многое другое, — сказала Полински. — Но если это не он разгуливал по вашему дому в очках ночного видения со своим личным арсеналом, то все равно привлек внимание тех, кто не слишком обрадуется, узнав, что эта бесценная книга…
— Пьеса, — поправил Томас.
— Пьеса опять потерялась или, что более вероятно, вообще никогда не существовала.
Найт вздохнул и спросил:
— Когда я смогу вернуться домой?
— Это не по моей части. Но, полагаю, вас собираются продержать здесь еще как минимум пару дней.
— Вы не могли бы связаться с директором моей школы? Я должен проверить экзаменационные работы…
— Ваш класс уже передали другому учителю, — сообщила Полински.
— Да мне нетрудно проверить…
— Расслабьтесь, — остановила его следователь. — Вы разыграли у себя в гостиной сценку из жизни Дикого Запада и получили пулю. Даже такой трудоголик, как вы, должен понимать, что это достаточные основания для небольшого отдыха.
— И до каких пор мне расслабляться?
— До осени, — улыбнулась Полински.
— До осени? — взревел Томас.
Забыв про перебинтованное плечо, он уселся в кровати, и эти слова перешли в сдавленный стон.
— Семестр уже почти закончился, — пожала плечами Полински.
— Это же моя работа, черт побери! — не унимался Томас. — Я занимался с этими ребятами целый
