год…
— Придется смириться, — сказала следователь, вставая. — К выпускным экзаменам их подготовит другой учитель.
Разумеется, она была права, но правда все равно причиняла острую боль, и Найт упал на подушку, продолжая ворчать. Он гадал, как отнесутся ученики к его отсутствию. Они любили Томаса, во всяком случае многие из них. Отчасти это объяснялось тем, что он получил определенную известность. Новое ранение только подкрепит ее еще больше. Но главным было то, что он любил свой предмет так, что временами это чувство передавалась и ученикам. Но Найт не мог сказать, свидетельствует ли это о том, что он хорошо делает свое дело. В конце концов, восторг по поводу развития сюжета в романе Диккенса или фразы в пьесе Шекспира не имеет никакого отношения к тому, как его подопечные сдадут выпускные экзамены.
«Меня зовут Томас Найт, — представлялся он на самом первом занятии. — Я люблю книги».
Это замышлялось как шутка, пародия на собрания общества трезвости и программу по излечению от алкоголизма, состоящую из двенадцати пунктов. Томас надеялся, что к концу учебного года хотя бы кто- нибудь из учеников заразится его энтузиазмом. Ему хотелось наивно верить в то, что он делает мир чуточку лучше.
Ученики через директора прислали ему открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, но Томас не мог сказать, скучают ли они по нему. Он с удивлением поймал себя на том, что хочет этого.
«Это сентиментальность и тщеславие», — подумал Найт.
— Хочу, чтобы вы это знали, — нарушила молчание Полински. — Мы наблюдаем за вашим домом со дня нападения.
— И что?
— Ничего. Приезжали сотрудники двух компаний по установке охранной сигнализации, осмотрели дом, подготовили предварительные оценки. Все документы вы найдете, когда вернетесь домой. Все же ставить сигнализацию сейчас… чем-то похоже на захлопывание ворот конюшни, после того как лошадь…
— Пристрелили, да? — закончил за нее Томас. — Точно.
Полински рассмеялась.
— А вы… будете продолжать наблюдать за моим домом, когда я вернусь? — спросил Найт, стараясь делать вид, будто ему все равно.
— Да, по крайней мере несколько дней.
Томас кивнул. Полински развернулась, собираясь уходить.
— Я его зацепил? — спросил он. — Нападавшего?.. Я дважды выстрелил в него.
Полински как-то странно посмотрела на него и спросила:
— Вам этого хотелось бы?
Этот вопрос, серьезное выражение ее лица заставили Томаса промолчать.
Полински покачала головой и заявила:
— Когда вы вернетесь домой, вас будет ждать кое-какая работа. Мы извлекли из стены две пули калибра девять миллиметров.
— Замечательно.
— Кстати, оружия там не оказалось, — добавила она.
— Что?
— Вы сказали, что было два пистолета. Из одного вас ранили, из другого вы обновили оформление стен в прихожей. Мы осмотрели все, но ничего не нашли.
— Он должен был лежать там, где я его оставил, когда пополз на кухню. Я могу показать вам это место…
— Его там не было, — сказала Полински, снова становясь серьезной. — Мы предположили, что нападавший вернулся за ним, вероятно до приезда «скорой помощи».
— Пока я лежал на кухне без сознания?
— Похоже на то.
Эта мысль почему-то встревожила Томаса. Убийца посчитал его мертвым? Если нет, то почему он сохранил ему жизнь?
— До свидания, Томас, — сказала Полински. — Постарайтесь больше не попадать в беду.
Найт окинул взглядом больничную палату и пробормотал:
— Без шансов.
Глава 19
После ухода Полински Томас лежат минут пятнадцать, погруженный в размышления. Он забыл рассказать следователю о записке, оставленной для Эсколма. Теперь Найт уже жалел о том, что ее написал. Это был сиюминутный каприз, следствие того, что он посчитал себя обманутым, обведенным вокруг пальца. Самым смешным оказалось то, что стрельба не только еще раз подчеркнула, в какие неприятности втянул Томаса Эсколм. Она также доказывала, что если только бывший ученик не злодей, каковым его считает Полински, то парню — а Найт по-прежнему воспринимал его именно так, — скорее всего, угрожает серьезная опасность. Допустим, убийце Блэкстоун до сих пор было неизвестно имя Эсколма. Весьма вероятно, что обиженная записка Томаса все изменила.
Превозмогая боль, Найт дотянулся до телефона и, сделав несколько звонков, в конце концов связался с администратором «Дрейка». Назвавшись вымышленным именем, он сказал, что работает в полицейском управлении Ивенстоуна и просто уточняет кое-какую информацию.
— Давайте, — сказала администратор.
— Я не могу разобрать собственные записи, — начал Томас. — Мисс Даниэлла Блэкстоун останавливалась в триста четвертом или триста седьмом номере?
— В триста четвертом. Так и не выписалась из него. До тех пор, пока — ну, сами понимаете, не выписалась.
— Спасибо, — поблагодарил ее Томас. — Я так и думал. — Он уже собирался положить трубку, как вдруг его осенила еще одна мысль. — Вы не могли бы соединить меня с номером Рэндолла Дагенхарта?
Последовала пауза, затем администратор сообщила:
— Мистер Дагенхарт уже выписался из гостиницы.
— А как насчет мисс Джулии… — Он запнулся, вспоминая фамилию. — Макбрайд?
— Подождите.
После трех гудков в трубке послышался женский голос. Он был каким-то запыхавшимся, и Томас сначала его не узнал.
— Это Томас Найт, — начал он. — Мы познакомились в баре «Дрейка».
— Ах да, ученый, приходящий в себя. — Тон Джулии тотчас же стал спокойным. — Помню. Вы меня поражаете.
— Это еще чем же?
— Я не думала, что вела себя настолько откровенно, чтобы спровоцировать ваш звонок.
Томас поймал себя на том, что заливается краской, и пробормотал:
— Да, верно. Я просто подумал, можно ли задать вам один вопрос.
— Вас интересует не то, какое вино я буду пить на ужин, — заметила Джулия, радуясь его смущению. — Хорошо. Что у вас на уме, мистер Найт?
— Эта утерянная пьеса Шекспира, — начал Томас, стараясь принять такое положение, чтобы говорить было не особенно больно. — «Плодотворные усилия любви». Вы сказали, что ее находка вызвала бы много шума, но не уточнили, считаете ли это вероятным.
— То, что пьеса существовала, или то, что ее обнаружили?
— То и другое.
