тому, что ему придется сказать, когда тюремщики наконец придут.
Если же американца убили не они, значит, в этих подземельях скрывается еще кто-то.
Смерть винодела поставила Томаса в тупик. Если это был тот самый человек, который бродил во дворе его дома ночью после убийства Даниэллы Блэкстоун, значит, между ними есть какая-то связь. Томас представил этого человека таким, каким встретил его в Реймсе. Уж не проверял ли тот, помнил ли его Найт по погруженному в темноту саду в Ивенстоуне? Вероятно, винодела позабавило, что Томас даже не догадывается о том, что они уже раньше встречались и дрались. Эта мысль выводила Томаса из себя, усиливала ощущение того, что ему здесь нечего делать, он ничего не знает и лишь вслепую мечется от одной неприятности к другой.
В конце концов одна из них станет для него последней.
Поэтому Томас гадал, как подготовиться к тому, что принесет неизбежный разговор, сколько времени он пробыл без сознания. У него не было часов, поэтому Найт точно не мог сказать, давно ли пришел в себя. Пять минут назад? Десять?
Чем больше времени проходило, тем конкретнее Томас терял ему счет. Только отсутствие чувства голода и желания сходить в туалет позволяли кое-что понять. То, что казалось пленнику несколькими часами, на самом деле, вероятно, ограничивалось всего одним. Иногда Найту казалось, что он слышит доносящиеся из тоннелей шаги и обрывки разговоров, однако на его призывы, выкрикнутые на плохом французском, ответа не было. Да он и не представлял, кого звать. Пожалуй, все те, кто мог его услышать, и так знали, что Томас здесь.
Один раз свет заморгал. Найт уставился на лампу, усилием воли призывая ее не гаснуть, глотая комок горькой паники, подступивший к горлу едкой кислотой. Лампа загорелась снова, тускло, но ровно. Томас неотрывно смотрел на нее целых пять минут, до тех пор, пока не убедился в том, что она будет светить и без его внимания, и только тогда отвернулся.
Он сидел на кровати, чувствуя, как на него давит глупость и бессмысленность всего происходящего. Дилетант бродит среди трупов, которыми оказывается усеян весь его путь. Томас подумал о Дэвиде Эсколме. Найту следовало оставить все в покое и отправиться в Токио. Черт побери, откуда Дебора может знать, что нужно Куми? Она с ней даже никогда не встречалась.
Операция прошла хорошо, назначен курс облучения. От него у людей выпадают волосы? Или же это происходит от химиотерапии? Только теперь до Томаса постепенно стало доходить, что он ровным счетом ничего не знает о раке. Это было одно из тех слов, от которых он всю свою жизнь спасался бегством, как будто они исчезнут, если их не замечать. Ему и в голову не приходило, что такая беда может стать реальной, подкараулить человека такого же возраста, как он или Куми. Ей еще не было сорока, у нее в семье никто не болел раком. Конечно, умом Томас понимал, что такое возможно, но прочувствовать своим нутром, ухватиться так, как можно потрогать саму опухоль, твердую и растущую настолько быстро, что это буквально чувствуется… Нет. Разве такое возможно? Как жить, сознавая, насколько быстро всему положит конец собственное тело, превратившееся в самого страшного врага себя самого?
Стоп.
Хватит. Довольно.
Шаги наконец-то прозвучали, причем внезапно и близко, словно этот человек ждал за углом. На самом деле их оказалось двое. Пришли жилистые мужчины в комбинезонах, покрытых слоем мела и пыли, с черными угрюмыми глазами. Один сжимал обеими руками рукоятку топора, у другого был большой револьвер, древний на вид. Оба не сказали ни слова. Тот, что с револьвером, остался у двери, лениво направив оружие в живот Томаса, второй тем временем расстегнул наручники. Освободив Найта, он рукояткой топора подтолкнул его к двери и в коридор. Тот, что с револьвером, последовал за ними.
Они прошли ярдов сто прямо, затем пара тычков заставила Томаса повернуть вправо и двинуться дальше по коридору к служебному лифту. Это сплошь поцарапанное и погнутое железо не имело ничего общего с тем начищенным до блеска, изящным устройством, которым пользовались туристы. Найт вошел в кабину, гадая, куда его ведут, а охранники молча встали по бокам. У него мелькнула мысль, не попытаться ли отобрать пистолет.
«Ну да, — подумал он. — Прекрасный план, основанный на обширном опыте просмотра фильмов про Джеймса Бонда. Можно было бы оглушить этих ребят взрывающимися пуговицами на рубашке…»
Томас улыбнулся, и тип с топором хмуро взглянул на него.
Кабина поднималась с грохотом и лязгом, но быстро. Это было древнее устройство с решеткой вместо двери, сквозь которую можно было видеть проносящиеся мимо этажи. Вот только таковых не было, лишь несколько десятков футов сплошного камня, затем обшарпанная стальная дверь, а на следующем уровне появилось нечто совершенно другое.
Тоже дверь, но из ценных пород дерева, с отчетливо проступающей под лаком структурой. Начищенная бронзовая фурнитура сверкала.
После того как его напарник раздвинул металлическую решетку, тип с револьвером отступил назад и знаком приказал Томасу выходить. Найту стало не по себе. Во всей этой истории будто происходили какие- то странные перемены, суть которых он не мог понять. Толкнув деревянную дверь, Томас взглянул вниз, подсознательно ожидая увидеть перед собой пустоту, как тот паренек из «Похищенного» Стивенсона. Однако впереди был толстый красный ковер с золотой отделкой. Найт ступил на него, но провожатые не последовали за ним. Они закрыли решетку лифта, равнодушные и угрюмые, и кабина тотчас же со скрежетом снова пришла в движение.
Томас оказался в элегантной прихожей с картинами в позолоченных резных рамах на стенах. Пейзажи и портреты, как он предположил, были созданы в XVIII и XIX веках. В одном конце прихожей виднелись закрытые двустворчатые двери из того же самого дерева. В противоположной стороне такие же двери оказались распахнуты, приглашая Томаса в просторную солнечную гостиную с диванами и строгими креслами. Все в ней было голубое, с золотыми лилиями. Негромко звучала камерная музыка, запись, хотя Томас почти не удивился бы, если бы, заглянув за угол, увидел скрипачей в напудренных париках. У окна стояла одинокая фигура, мужчина лет шестидесяти, невысокий и хрупкий на вид, в ладно скроенном костюме из серой ткани в полоску. В петлице у него торчала белая гвоздика.
— Проходите, мистер Найт, — сказал он сочным голосом с заметным французским акцентом, но очень отчетливым. — Присаживайтесь.
Глава 54
— Почему меня держат здесь? — спросил Томас, оставаясь стоять.
— Пожалуйста, — сказал мужчина, указывая на кресло.
У него были седые волосы, густые брови, глаза настолько голубые и яркие, что, казалось, они озаряли всю комнату. Томасу стало от них не по себе. Этот неестественно сочный цвет напомнил ему витражи Шагала в Реймсском соборе. Глаза излучали необычайный ум и энергию, что никак не вязалось с хилым телосложением незнакомца. На столе позади кресла лежали бумажник Томаса, его часы и содержимое карманов. Ботинки стояли на полу, словно домашние шлепанцы, ждущие своего хозяина. Томас постарался надеть их с достоинством, насколько это было возможно в данной ситуации, после чего сел в кресло.
— Мистер Томас Найт, — продолжал мужчина. — Преподаватель средней школы. Помимо всего прочего. — Он улыбнулся.
Томас не смог определить, есть ли в его словах вопрос, и поинтересовался:
— Ну а вы?..
Ему хотелось вывести незнакомца из себя, рассеять ауру непринужденности и самообладания, но у него ничего не получилось.
— Я мсье Арно Тивари, — улыбнувшись, представился незнакомец. — Мне принадлежит этот дом, завод «Демье» и подвалы под ним. Надеюсь, вы соблаговолите рассказать, чем занимались здесь вместе со своим другом.
