- Тетрадки-то опять не взял! А сказал - контрольная…
- Может, догнать, напомнить? - сострил Коробов.
Хохот.
Кое-кто хотел уже выйти в коридор, но к двери вдруг бросилась Галка Мартынцева.
- Погодите! - кричит она, никого не выпуская. - Я предлагаю: пускай Пушкарев объяснит, зачем он все это придумал… с письмом, с Америкой… Правильно? Может, у него есть оправдание?
- Да он опять наврет! - ни секунды не сомневается Тамара. - 'Отцов сын'!
Пушкарев поднимает мокрое пылающее лицо и срывается с места.
- Пусти! - кричит он Галке, которая заслоняет дверь.
- Не пущу! Если не скажешь, тебe все равно будет доставаться! Я для твоей же поль…
Она не успевает договорить: ее отбрасывает в сторону резкое движение Пушкарева. Он пулей выскакивает в коридор.
Шарахаются взрослые и дети: он бежит, как слепой безумец, он готов сбить с ног кого угодно, он опасен сейчас…
19.
Виталий сидит в школьном буфете. Перед ним сосиски, кефир и все тот же учебник 'Педагогика'.
- Не помешаю? - спрашивает неслышно возникшая Виолетта Львовна.
Приходится придвинуть ей стул, сделать учтивое лицо и ловить себя на странном чувстве подотчетности и вины перед этой женщиной… Она села, помешивает ложечкой чай. Взглянула на переплет учебника.
- Вы уже добрались до понятия 'педагогический такт'?
- А что?
- Да так… У вас от кефира усы, сотрите.
Он повиновался.
- Вы, оказывается, читали 'Американскую трагедию' Драйзера? Похвально.
Виолетта Львовна была иронична и задумчива сегодня.
- А вы в курсе дела? Виолетта Львовна, да ведь это чепуховина какая-то! Я запутался. Этот мой катехизис советов по таким вопросам не дает, а вас рядом не было… Вот я смотрю предметный указатель: что тут сказано о вранье? 'Воспитательная работа', 'Всеобщее обучение', 'Врач школьный', 'Всестороннее развитие личности'… А 'вранья' нет - и неизвестно, как быть. Может, на 'эф'? Нет, 'фантазии' тоже нет.
Виолетта Львовна сказала:
- Закройте это. Вы бы лучше Пушкина вспомнили, у него есть золотая строчка: 'Над вымыслом слезами обольюсь…'
Слезами - стало быть, это серьезно и возвышенно! Да, фантазия. да, игра, не более того. Но она родилась из наших сегодняшних тревог, она летела на помощь кому-то, ее не страшили расстояния и границы… А разбилась она о вашу насмешку!
- Так я ж не знал! Я не придал значения…
- Вот-вот, я об этом и говорю. Посмеяться проще всего, посмеяться я тоже могла. В этом пушкаревском сочинении больше 70-ти ошибок, и каких! И смех и грех… Но когда есть во имя чего, их можно не заметить. Не-ет, это не педагогический промах…
- А что?
- Это вы какую-то заслонку поставили между собой и детьми, потому и не дошло до вас. Вы ж тут временно, вам бы только зачет - с какой ж стати придавать значение всяким сказкам?!
Виталий увидел пороховую вспышку гнева в этих невыцветших младенчески голубых глазах. И опустил голову. Набив рты и перестав жевать, смотрят на них первоклассники с соседних столиков.
- Миленький, будьте физиком, математиком, защитите две диссертации… а в школу вам не надо, если вы на таких позициях! Это просьба моя. - Она встала и ушла из буфета.
Виталий поглядел на ее нетронутую ватрушку, на остывший чай и тоже не смог есть. Что-то подняло его из-за стола и послало вдогонку старой учительнице.
- Виолетта Львовна… - Он нагнал ее в коридоре. - Вы не сердитесь. Мне надо подумать…
- Надо! У вас хорошее неглупое лицо. Когда оно без ухмылки. И пока вы здесь, и пока вы ничего не построили, не нужно разрушать: не нужно объяснять детям, что все сигналы бедствия - плод воспаленного воображения, что спасать им никого не надо, а лучше решать задачки про бассейн, где вода переливается туда и обратно!
- Понятно! - Он не сдержал улыбки, но затем сразу нахмурился. - Только дело сейчас уже не во мне… Нехорошая обстановка в классе. Они травят Леню Пушкарева.
- Ах ты господи! - всплеснула руками Виолетта Львовна. - Если угодно, идемте ко мне на урок, я как раз обо всем этом собираюсь говорить с ними.
И она часто-часто застучала своими не по возрасту высокими каблуками. Плетясь за ней, Виталий достал носовой платок, вытирает вспотевшие, как у мальчишки, ладони. Узелок на платке напомнил о тетрадках, что они так и не собраны…
Звонок.
20.
Звонок этот был концом урока физкультуры в 6-м 'Б' - урока, великодушно превращенного учительницей в баскетбольный матч.
А теперь ни звонок, ни пронзительный судейский свисток не могут остановить этого волнующего состязания!
Здесь все, кроме Пушкарева.
Мяч то и дело в корзине, каждые пять секунд.
Дуть в свисток бесполезно, поэтому физкультурнице приходится изловчиться и в первоклассном 'яшинском' броске перехватить мяч.
Сделано!
Шестой 'Б' протестующе воет, но учительница, крупная, с кирпичными щеками женщина, молча дожидается тишины, затем спрашивает:
- Счет?
- 43: 43!
- Ну и ладушки. Запишем пока ничью. И пойдем одеваться!
- Еще полперемены можно играть! - крикнул Гродненский.
- Ну мы до победы, ладно? - поддержали другие.
- Ну, пожалуйста!
- Ни то ни се получается! Это ж курам на смех…
- Еще три минуточки! - клянчат даже девчонки.
Физкультурница свистнула еще раз.
- Разговорчики! Построиться!
Андрюша обратился к ребятам:
- Братцы! Сейчас ведь английский, да?
- Ну!
- А ведь его не будет!
- Почему? - не сообразила Галка Мартынцева, шмыгая припухшим носом.
- Ну, Виолетта Львовна же сказала! Забыли?
- Конечно, сказала! Не будет английского! - завопил Гродненский, исполняя при этом телодвижения из малоизвестной африканской пляски.
