— Слушай, по-моему, у тебя какой-то нездоровый интерес к моему докладу, — строго сказал Андрей.
— Нет, здоровый!
Андрей досадливо махнул рукой и принялся читать.
Речь шла о рок-н-ролле как о танце психопатическом, патологическом и безнравственном, который будит в людях самые низменные инстинкты, лишен благородства, изящества, веселья — всего того, что делает жизнь красивой и радостной. Музыка эта лишь бьет по нервам, толкает на дикие выходки, заставляет человека забыть, что он разумное существо, забыть о достоинстве, об эстетическом наслаждении. Недаром на Западе молодежь после этих танцев в зверином экстазе громит помещения, затевает кровавые драки. Недаром у нас этим танцем увлекаются те молодые люди, которым чужды и все остальные наши интересы, наши идеалы, взгляды, наши цели в жизни.
Андрюша читал громко, с выражением, так, как собирался читать свой доклад завтра. Это была как бы репетиция.
Кончив, он оглядел притихшую аудиторию и спросил:
— Ну как?
— Как в «Каштанке», — лукаво отозвалась Верочка. — Помнишь? Там гусь говорил горячо, убедительно, но непонятно.
Андрюша презрительно усмехнулся.
— Осталась непонятной разница между рок-н-роллом и бугивуги? Просто непонятно, откуда у меня такая сестра! Кажется, комсомолка… и родители вполне приличные, и брат…
— У тебя очень хороший доклад, — поспешно вмешалась Мария Спиридоновка. — Я, например, все поняла. Веруля, иди на кухню помешай суп.
Верочка неохотно поднялась со своего места и насмешливо бросила через плечо:
— Брат у меня все-таки потрясающий сухарь. И я не удивляюсь, что некоторым людям с ним скучно.
Андрюша даже покраснел от негодования. Эта несносная девчонка, кажется, уже что-то пронюхала. Ну, конечно! Недаром она вчера вечером все крутилась вокруг телефона, когда он говорил с Мариной. Иметь у себя в доме шпионку! Он собрался было поставить сестру на свое место, но Верочки уже в комнате не было.
— Это черт знает что! — возмущенно проговорил он. Воспитали, называется…
— А ты знаешь, — задумчиво произнес Дмитрий Александрович, барабаня пальцами по столу, — она ведь кое в чем права, по-моему…
— Что?!
— Да, да! Это в некотором смысле стихийный протест.
— Против чего, хотел бы я знать?
— Против твоей позиции в докладе. Ты сам разве не чувствуешь?
Андрюша в недоумении посмотрел на отца.
— Нет.
— Вот она, — Дмитрий Александрович указал на дверь, за которой скрылась Верочка, — это выразила словом «сухарь». А твои товарищи из комитета — более научно: «негативная». А смысл один: ты только отрицаешь, убедительно, справедливо, но ты ничего не предлагаешь взамен.
— Но что я могу предложить?! — возбужденно воскликнул Андрюша. — У нас ведь действительно нет интересных новых танцев!
— Но у нас есть старые, и совсем неплохие. Например, многие бальные танцы. Они так красивы и изящны.
— Их танцевали наши дедушки и бабушки сто лет назад! А молодежь всегда тянется к новому. Всегда! — Андрюша увлекся, торопясь высказать новые, внезапно возникшие у него мысли, которые уже обступили его со всех сторон. — И жизнь этого требует! Она теперь иная, чем сто, пятьдесят, даже двадцать лет назад! Она стала неизмеримо динамичнее, напряженнее, ярче. А танцевальная музыка у нас все та же и по ритму, и по мелодии, и по темпу.
Как радовался Андрюша этому спору с отцом! Еще бы! Ведь без этого у него не возникли бы такие важные мысли. Вот ответ на обвинения в негативности — надо создавать новую, нашу танцевальную музыку, веселую, искрометную, чистую! И пусть ее сочинят молодые композиторы. Они есть и здесь, у нас в городе, в знаменитом на всю страну музыкальном училище, в театре оперы. Надо объявить конкурс через газету, создать жюри.
— Между прочим, ты сейчас говоришь очень дельные вещи, — с улыбкой заметил Дмитрий Александрович. — Запиши это. Не то завтра от волнения все забудешь. А твои оппоненты на этот пункт будут обязательно напирать. Учти.
Андрюша задорно тряхнул головой.
— Они на многое будут напирать. Это будет такой бой, каких еще не знал факультет! Недаром он гудит как улей, — и, подмигнув, добавил: — А тут еще ваши дружинники что-то задумали.
— Тс-с! Я тебя, кажется, просил…
Дмитрий Александрович опасливо оглянулся на дверь в соседнюю комнату, откуда доносился голос жены.
Вечером в библиотеку к Маше забежала Аня Артамонова. Увидев подругу, Маша обрадованно всплеснула руками.
— Ой, Анечка! Как я тебя давно не видела! Подожди немного, я сейчас.
Она сунула Ане свежий номер «Огонька».
Пока Маша торопливо выдавала книги и журналы, подруги то и дело с улыбкой переглядывались, нетерпеливо ожидая минуты, когда можно будет, наконец, всласть поговорить.
Но вот растаяла очередь у кафедры выдачи книг.
Маша исчезла куда-то и через минуту, уже сняв свой халатик, в легком сером платье с большим отложным белым воротничком подбежала к Ане, схватила ее за руку, и подруги выпорхнули из зала.
Отдышались они только в тихой, полупустой служебной комнате, загроможденной высокими стопками книг. Маша завела Аню в самый дальний угол и опустилась на стул возле небольшого столика. Аня устало улыбнулась, приложив руку к груди.
— Ох, Машенька, ты меня просто замучила этим кроссом. Я даже не думала, что здесь так много лестниц и коридоров.
— А я тебя в святая святых привела. Гордись. Ты первая из простых смертных, — засмеялась Маша, привычным движением откидывая с плеч чуть растрепавшиеся от бега локоны.
Потом она внимательно посмотрела на подругу и, нежно проведя ладонью по ее щеке, сказала:
— Анечка, ты плохо выглядишь. Случилось что-нибудь?
— А, не выдумывай, пожалуйста!
Аня небрежно махнула рукой и, вздохнув, подсела к столику.
— Неправда! Я же вижу! — возмутилась Маша. — Как не стыдно! Я тебе что, чужая? — Но вдруг осеклась, пораженная мелькнувшей догадкой, и даже прикрыла ладонью рот. — Ой, ты влюбилась, наверное, да?
В ответ Аня решительно тряхнула русой головкой и не без иронии ответила:
— Надеюсь, что нет. Нельзя же нам болеть одновременно.
Маша невольно залилась краской.
— Ты напрасно смеешься. Это может быть очень серьезно и… и запутанно. Да! — вдруг спохватилась она. — Но у тебя все-таки что-то случилось?
В их дружбе Аня всегда была стороной активной, наступающей и потому невольно усвоила по отношению к мягкой, застенчивой Маше тон чуть-чуть покровительственный и нежно-снисходительный. А уж в том, что она старалась скрыть даже от себя самой, Аня, конечно, ни за что не призналась бы Маше. Поэтому, объясняя ей причину своего прихода, Аня старалась и себя уверить в искренности своих слов.
— Просто мне папа один случай рассказал, но я не поверила. Ужас какой-то! А официально, от имени райкома, я запрашивать не хотела. Вот к тебе и зашла.
— При чем же здесь я? — удивилась Маша.
