— Которую тебе надо у меня выклянчить.
— Да не нужна мне никакая сумма! Я про Катю хотела... Ну, помнишь ее... Знаешь, как она тут плакала от беспомощности... от того, что ей страшно: она же одна растит ребенка...
— Короче, в чем проблема? — перебил Шведов грубо.
— Игорь, по-моему, ты вел себя по меньшей мере невежливо... — заметила Мария Петровна.
— Милая, замечания делай, пожалуйста, своим шестиклассникам, а я уж как-нибудь... Так в чем проблема? Ты же хотела по делу? Вот и говори. Знаешь, мы, деловые люди, не любим, когда вокруг да около. Привыкай сразу брать быка за рога...
— Ну хорошо. Катя потеряла работу. А в парикмахерском деле она профессионал. Не хуже твоего Алика-Фигаро...
— Нет, боюсь, что тут я ничем не смогу быть полезен, — снова недослушав, перебил Шведов.
Он встал, прошелся по кабинету. Игорю Андреевичу хотелось, чтобы Маша сейчас находилась от него как можно дальше: тогда ему легче будет говорить.
— Ну пусть даже и не к тебе, Игорь... Я понимаю, что у вас, может, и нет вакансии, но тебе же достаточно только...
— Снять телефонную трубку, да? — продолжил за Машу Шведов. — Ты это хотела сказать?
— Игорь, я... — Мария Петровна' еще никогда не видела Шведова таким.
— Нет, Маша, нет. И другого ответа не будет! Так что завязывай с этой темой!
— Я не понимаю... Дело в том, чья она сестра? Поэтому мы такие неумолимые, да? Глупо, Игорь! Не будь Сережа ее братом, я все равно хотела бы иметь Катьку подругой. Она отличная девка. Отзывчивая, свойская... Знаешь, как с ней в компании хорошо! А вот сейчас ревет в три ручья...
— Дорогая Мария Петровна, — Шведов был неприступен, — я еще раз вам повторяю: концерт окончен. Больше я не осушаю слез близких вам людей, не утираю их носов, финита ля комедия.
— Утомился?
— Считай, так. Вакансии закрыты, телефоны отрубились, всем говори, чтобы не рассчитывали больше на гуманитарный фонд Шведова. Обанкротился! Вот именно, утомился! Ничего нет более утомительного, чем ощущать себя идиотом!
— Такой тон... Это у нас что-то новенькое. — Маша почувствовала, что Игорь не просто в плохом настроении — происходит что-то серьезное. — Ты в чем-то обвиняешь меня?
— Маша! Только не гляди на меня глазами Чебурашки, ладно? Лучше в себя попристальнее, в себя!
— А что произошло, Игорь? Ведь произошло что-то сегодня? Скажи, а не интригуй, не мотай нервы... Мне вовсе это не полезно в моем... положении...
— Так и знал! — Шведов по-прежнему беспокойно мотался по кабинету. — Ну конечно! Этот козырь должен был вступить в игру! Минутой раньше, минутой позже! Как без него, он убойный! Но, знаешь, с какой-то минуты я и в нем усомнился, к собственному ужасу! Да, в этом неотразимом твоем козыре! Подумал: а не главный ли это шулерский ход?
— Игорь, пожалуйста! — взмолилась Маша. — Не надо сейчас темнить, наводить тень на плетень! Я не пойму просто... Меня тошнит, если хочешь знать!
— Хорошо, — соблаговолил модельер. — У нас с тобой, Маша, есть доброжелатели. В кавычках. Анонимные какие-то. Я не дознался пока, кто это и чего ради они хлопочут. Какую преследуют цель. Дознаюсь. Это не самое главное. А главное— что подбросили они мне письмецо... — Шведов достал из кармана письмо, показал. — Вот это.
Маша вздрогнула — письмо, конечно, вернее — конверт, она узнала сразу.
— Я вижу, что это твоя рука, — продолжал Шведов, — но только где-то к середине понимаю, что пишешь ты не мне, а Сергею.
— Не может быть!
Маша протянула руку к письму, но Шведов и не подумал давать ей его.
— Но тут уж меня захватывает сюжет, я, пардон, дочитываю до конца. При всей моей брезгливости к такого рода вещам.
Только тут Игорь Андреевич протянул Маше конверт. Маша взяла, быстро достала письмо. Проглядела...
— Ну да... — проговорила она не сразу и с трудом. — Здесь то, что я чувствую. Не всегда, а время от времени. Но разве то, что я делаю, не важнее? Я ведь тут, а не там... Я с тобой... И насчет самого письма я передумала... Иначе его Сережа читал бы, а не ты... Игорь, ну какие, к черту, доброжелатели? Откуда? Сам ведь взял из сумочки, да?
Шведов вспыхнул:
— Ну вот что! Нас несет к некоторой развязке, чувствуешь? Да, надо признать, что опыт не удался. Ну как тебе жить с человеком, которому не веришь? И которого не уважаешь, как выясняется...
— Это не так!
— Так, милая, так... Если я могу шастать по твоим сумочкам... Тошнит, говоришь? И меня тоже! Так Что на беременность не греши! Нас от другого тошнит! Обоих! Всегда меня бесили эти приговоры-оценки: нравственно — безнравствен но, морально — аморально... Бирюльки для литкружка, школьная жвачка... А вот теперь меня достало! Достал срам, достала стыдоба! За эти твои короткие перебежки — туда-сюда... будто под обстрелом. За эти письма твои... с раздвоением личности... А может, мораль все-таки ни при чем? Может, это психиатрия? Допускаю, что какой-то процент американских или шведских мужей названивают своим психоаналитикам. Ну и черт с ними, я — не буду. Они страусы, по-моему: от мерзкой правды прячут головы в песок. Но у страусов еще и другая есть особенность: они жрут что попало — тряпки, отбросы... Я лично — не собираюсь... И мой кустарный, доморощенный диагноз очень прост: ты предусмотрительно греешь себе местечко на всякий случай... да-да!.. — там, где твоя вторая зубная щетка и, наверное, тапочки! Так вот, пусть они будут первыми! Я понятно говорю? «Разрешите, Мария Петровна, удалиться, а то что-то блевать, извините, тянет... »
Шведов вышел. Маша просто сидела и плакала. В припадке истерики встала, схватила со стола сувенирный кинжал для разрезания бумаг...
Шведов быстро вернулся, неся из спальни свою подушку и одеяло, заметил кинжал в Машиных руках.
— Отдай, пожалуйста, — попросил. — Для харакири он туповат, Маша!
Шведов подошел, молча взял кинжал из ее рук. Положил обратно на стол.
Маша сидела вся в слезах, с отсутствующим взглядом.
— Сейчас я собираюсь взять какой-нибудь детектив и завалиться спать. И до утра выкинуть все из головы. И тебе советую поступить аналогично. А итоги подведем завтра. На свежую голову. Спокойной ночи. — Игорь Андреевич принялся оборудовать себе спальное место на кабинетном диване.
— Ты хочешь сказать, что я совершенно свободный теперь человек, да? — тихо спросила Маша.
— Да, чувствуй себя непринужденно. — Шведов даже не обернулся.
— О-о, спасибо! — Маша хрипло рассмеялась. — Это сладкое слово «свобода»! А слаще всего — когда тебе ее дают вовремя! Ну, Шведов! По своевременности это просто царский подарок!
Маша быстро вышла, хотела было хлопнуть дверью, но не получилось, потому что прихлопнула шаль. Но вместо того, чтобы спокойно открыть дверь, Маша принялась вырывать ни в чем не повинную шаль, пока наконец не затрещала ткань.
— Ты пожалеешь, Шведов! О, как ты пожалеешь! Я и аморальная, я и ненормальная, пациентка дурдома! А третья догадка не пришла тебе? Что я просто несчастная баба! Что я запуталась!.. Что Сережа в тот окаянный день должен был меня просто связать! Зато теперь я свободна! Могу — в Америку, могу — на Канатчикову дачу...
Маша ушла.
Игорь Андреевич, почти бесстрастно внимавший ей с дивана, еще немного полежал, пытаясь читать, наконец встал, вышел в коридор. Добрел до дверей спальни. Оттуда была слышна энергичная возня. Догадаться о ее смысле было в общем-то не трудно. Шведов толкнул дверь. Он не ошибся — Маша собирала вещи.
— Ты вовремя пришел! Вот смотри, что я беру, а что нет! — Маша поставила перед Шведовым
