— Я тоже так считаю! Передай своему кавалеру, что я тоже такую хочу! Кстати, это у него белый «мерседес»?
— А ты откуда знаешь? — испугалась Маша.
— Высокий, импозантный, одет с иголочки.
— Катя!
— Не бойся. — Катя покровительственно подмигнула. — Ничего и никому.
— Ты нас видела?
— Я?! Нет! Но... У нас ведь не спрячешься. Моя соседка тебя приметила. Говорит, ваша Маша из белого «мерседеса» вылезала, там, у овощного, и такой мужчина роскошный вышел, дверь открыл, ручку поцеловал. Чтой-то он, говорит, ее до дому не мог довезти, там всего-то два квартала осталось. Я сразу смекнула. Кто он?
Маша не ответила.
— Ну колись! Колись!
— Художник-модельер.
— Привет от блузочки! Нет, глаз у меня алмаз. Я хорошие вещи кожей чувствую.
— У него, между прочим, свой салон. Его модели и в Париже выставлялись, и в Нью-Йорке, — с плохо скрываемой гордостью проговорила Маша.
Маша произнесла это так торжественно, словно сама была причастна к созданию упомянутых коллекций.
— Скромница ты наша, где ж ты его взяла? — дивясь услышанному, поинтересовалась Катя.
— Нигде я его не брала, — отрезала Маша. — Случайно познакомилась. Мой голландец, ну ученик мой великовозрастный, так он его приятель.
— Мне бы такое знакомство.
— Катя, здесь все слишком серьезно.
— Маш, ты, по-моему, вообще все драматизируешь. Ну встретила настоящего мужчину, ну подвез пару раз на машине, подарок, конечно, дорогой, но для него это нормально.
— Это уже не на машине подвез...
— А что, далеко зашло? Маша кивнула.
— Вот бы не подумала, что ты на такое решиться сможешь. Надо же!
— Катя, мне вообще кажется, что все это не со мной происходит. Когда я с ним — все нормально, а когда прихожу домой, смотрю на Сергея, мне кажется, что я преступница, что он сейчас подойдет и спросит что-нибудь или скажет.
— Так ты это, значит, грехи замаливаешь! — Катя снова обвела взглядом стол. — Не доведи братца до нервного стресса своей заботой. То-то, я смотрю, он сам не свой.
— Катя, я не знаю, как себя вести, как вообще ведут себя неверные жены.
— Это по-разному бывает.
— Но мне-то что делать?! /
— Что делать?! А ты брось того модельера и будешь спать спокойно.
— Ни за что!
— Блузочку жалко?
— Катерина! — возмутилась Маша.
— Ладно, ладно! Не буду. Извини. Значит, ты действительно влюбилась?
— Не знаю... Я с ним впервые себя по-настоящему женщиной почувствовала.
— Вот как. И что же это — быть женщиной?
— А это когда ты ни о чем не просишь — твои желания угадываются. Это когда ты забываешь, где у тебя лежит кошелек и есть ли он вообще. И не думаешь судорожно, хватит денег или нет и не придется ли мне за него платить. Это когда ты начинаешь понимать, что ты еще не совсем старая и даже очень привлекательная. Это когда тебя жалеют, оберегают. Когда ты не моешь посуду и у тебя не шелушатся руки после очередной стирки. Когда ты не думаешь с ужасом о том, что поехала последняя пара колготок, а новые покупать не на что. Кать, это, может быть, мой последний шанс... Да что последний — единственный!
Маша говорила негромко, но казалось, что она кричит — так искренне, так из глубины шли ее слова.
— А Серега? — погрустнела Катя. — Мне всегда казалось, что вы любите друг друга.
— Да, женились по любви. Мы вообще — образцовая семья. Зимой — все вместе на лыжах. Летом — походы за город. Даже книги вслух читали.
— А что в этом плохого? Вон у тебя ребята какие замечательные. В наше время...
— Кать, это, наверное, трудно объяснить. Ты понимаешь, я всю жизнь, всегда старшая и сильная. Дома рано приучали к самостоятельности. Училась хорошо, и родители мне доверяли. Даже уроки не проверяли. Обращались как со взрослой, а мне хотелось быть маленькой. — Маша замолчала, видно вспомнив что-то, но тут же продолжила: — А потом, в институте, — комсомольский лидер. На работе, сама понимаешь, учитель, классный руководитель. Обязана быть умной и мудрой. Должна мирить и утешать. И дома — подрабатываю и зарабатываю — я. Решаю, что купить, что сэкономить, — я. С детьми разбираюсь — я. С сантехниками я договариваюсь и билеты на юг достаю. Выбиваю, защищаю... Я стала забывать, что я женщина.
— Все так, — кивнула Катя. — По крайней мере, большинство. На наших мужиков положиться нельзя. А сама сделала — так знаешь, что сделано.
— Но это и ужасно. А с Игорем я начинаю чувствовать себя персонажем какого-то романа. Из шикарной жизни. Все происходит само собой и молниеносно устраивается. Это просто какая-то фантастика! Ни одной фальшивой интонации. Ни одного прокола, как Юлька говорит.
— А ты его не идеализируешь?
— Не знаю, — тихо проговорила Маша. — Я уже ничего не знаю. Я только все время помню, что мне скоро сорок. А я ни разу не была по-настоящему дорого... роскошно одета. Думаешь, я не понимаю, чего стоят мои наряды — зависть моих замурзанных коллег учителок?! Боже мой, Катя, КЭ.К я убого выгляжу. Как говорит одна моя знакомая: мы умрем, и никто не узнает, какой у нас был вкус.
— Машка, да ты со своим модельером стала настоящей барахольщицей. Прям как я. А мне казалось, что тебя никогда тряпками не проймешь!
— Я их всегда презирала. А может, просто старалась не думать об этом. Все равно безнадега. На что и во что? Кать, мы были с ним в Доме кино, он нарядил меня в коллекционные платье и туфли. Ты бы видела, как эти знаменитости смотрели на меня. Ели глазами. Кать, у меня даже походка изменилась... Я однажды слышала, как ученицы мои говорили: «Нашу Машу приодеть — на тысячу зеленых потянет».
— Ну тысячу не тысячу, — хмыкнула Катя, — но если в хорошем месте — с пустыми руками не уйдешь...
— С ним я — королева, — продолжала Маша. — А здесь — домработница. Глажка, готовка, уборка, магазины... А теперь еще эти постоянные мысли о деньгах. Наши разговоры — это обмен информацией о ценах. Денег не хватает, Сергей не работает, я из сил выбиваюсь. Юльке одеться хочется. Сашке черепашек нинзя подавай!..
— Надо же, я думал, он уже из этого вырос!
— Ребятам фрукты нужны. Кать, ну хоть попробовать, как это — жить нормально.
— Да ладно, чего ты оправдываешься. Все мы об этом мечтаем. Это богатые ищут, от чего бы им поплакать, а мы всегда веселые. Нам уже терять нечего.
— Если бы еще полгода назад мне сказали, что у меня появится богатый красавец, мечта советской, нет, не советской, а любой, любой женщины... Кать, а может быть, бросить его? У меня уже сил нет. Голова кругом, совесть грызет. И себя жалко, и Сережу.
Маша заметалась по комнате.
— Ты что, с ума сошла? Выиграла миллион по трамвайному билету, а теперь собирается его в помойку выбросить. Ты мою позицию знаешь. Сколько ни есть, а все твое.
— А потом?!
—А потом — суп с котом. Когда потом настанет, тоща и думать будешь. Хоть немножко поживешь как
