— С Марией Петровной в смысле? А что это вдруг? Анатолий Федорович тут же пожалел, что начал, да еще на пороге, трудный разговор, но отступать было поздно и не в его характере. Впрочем, говорить внучке правду он тоже не хотел. И сказал уклончиво:
— Ну... Ей сейчас лучше не волноваться.
— С чего вдруг такая трогательная забота? Неужто ожидается прибавление в семействе?
— Тьфу ты! Да я не об этом совсем! Просто... Отец уехал... Знаешь, она же не привыкла...
— Ничего, дед. Ты за нее не волнуйся, — неожиданно холодно сказала о матери Юля. — Пусть лучше она сама за себя волнуется. — И, еще раз чмокнув деда, девушка убежала.
Анатолий Федорович постоял в изумлении, посмотрел на уплывающую кабину лифта и... вернулся домой.
Приехав домой, Маша не находила себе места. Первый порыв прошел, и она еще и еще раз думала о себе, Сергее, Шведове. Ей хотелось быть с Игорем. Себе-то она могла в этом признаться. Хотела. Кроме того, она очень хотела помочь Сергею. И получалось, что есть мудрое решение сразу всех проблем.
Маша подошла к телефону и набрала номер.
— Але, добрый день. Шведова, пожалуйста... Как — нет? А когда будет? Да, это я, Регина. Угу, спасибо.
Положив трубку, Маша уставилась в одну точку, не слыша, что телефон почти сразу зазвонил.
Наконец, преодолев оцепенение, она сняла трубку.
— Але... Да, Игорь... Да, я звонила...Я...Я хотела тебе сказать, что я согласна...
Игорь Андреевич вздохнул не с облегчением, а как человек, совершивший что-то для него безумно важное и невероятно сложное, почти невыполнимое...
— Ну вот и славно, Машенька. Я знал, что ты умная девочка. Целую тебя.
Шведов положил трубку и тут же включил селектор.
— Регина? Солнышко, зайди, пожалуйста, ко мне. Регина уже давно была на месте и отозвалась немедленно:
— Сию секунду, Игорь Андреевич...
Регина встала из-за стола и исчезла в кабинете шефа. Как только дверь за ней закрылась, сидевшая рядом Семендяева включила селектор. Леночке ужасно хотелось услышать, чем закончилась история с Машей и контрабандой.
Шведов усадил Регину в кресло для посетителей и, помолчав, начал издалека.
— Послушай, солнышко, тут нужно уладить одно дельце...
— Я слушаю вас, Игорь Андреевич...
Регина, как всегда, была готова на все ради шефа и дела.
Семендяева почти прижалась ухом к селектору.
Углубившись в проверку контрольных, Маша не замечала, что происходит в учительской. Двумя фломастерами, красным и синим, делала она рутинную эту работу, в которой внимания и автоматизма было, пожалуй, поровну.
Между тем почти все ее коллеги ушли, и только завуч, Антонина Павловна Вышегородцева, еще медлила.
— Машенька, — наконец заговорила она, — а сколько может стоить сейчас такой свитер, что на вас?
Маша оторвалась от работы, растерянно подняла глаза, виновато поежилась.
— Как, простите?.. Вы что-то спросили, Антонина Павловна?..
— Да, милая, — по-прежнему глядя не прямо на Машу, а на ее отражение в зеркале, проговорила завуч. — Я поинтересовалась ценой вашего свитера.
— Не помню уже, он ведь неновый. Антонина Павловна понимающе усмехнулась.
— А тогда сколько было? Нули, милая, я сама могу приписать...
— Вы же знаете, что от темы цен я шарахаюсь, — Маша виновато развела руками, — она ни на какие другие темы не позволяет соображать.
— Ой, я бы тоже с удовольствием от нее «шарахнулась», да не отпускает, подлая! Нет, вообще, Машенька, вы у нас загадочная... вы самая закрытая, пардон, штучка... разве не так? — Антонина Павловна нацепила на лицо фальшивую улыбку. — А взгляд, главное, ясный-ясный... чистый-чистый!
— Но вы-то уж точно знаете, — стремительно среагировала Маша, — на самом деле он лживый- лживый...
Казалось бы, сейчас, когда ее прямо провоцировали, ей легче легкого было сорваться в тональность склоки, вражды — но нет, только горькая ирония чуть-чуть искривила ее губы. Терпимость, покой, чуть ли не толстовское «непротивление злу»...
— Ну зачем же так?! — наступала завуч. — На самом деле все сложнее — да? Чего уж кругами ходить, когда я сама видела, какие интересные визиты вам делаются...
Машу аж передернуло, но, взяв себя в руки, она так же кротко переспросила:
— Чего вы хотите, Антонина Пална?
Однако завуч приняла эту кротость за «разоружение», готовность каяться, словом, за то, чего, собственно, и ждала, на что надеялась в тоскливом своем одиночестве.
— Господи! Ну чего я могу хотеть? — Она непроизвольно прижала руки к груди. — Что мне-то обломится от того, что я видела или слышала, какой такой интерес? Да просто поговорить! Просто немного откровенности бабской — она же теперь ничем не грозит вам, никакой «аморалкой»!..
Маша встала, не разбираясь, что проверено, что не проверено, сложила листочки контрольных стопкой.
— Я буду предельно откровенна, Антонина Пална, дорогая... а не пошли бы вы к черту?
Услышав последнюю фразу запивавшая водой какую-то таблетку завуч поперхнулась, закашлялась и, жадно глотая воздух, схватилась за горло.
— Вам плохо? — немного испуганно спросила Маша. Но Антонина Павловна уже взяла себя в руки.
— Да? Могу себе представить... Супруг в командировку укатил? Свободная птаха?
Маша горько усмехнулась.
— Очень вы сильны в психологических тестах, играх—да? А можете вообще непобедимой стать. Для этого все ваши отгадки понимайте с точностью до наоборот. — Резко повернувшись, Маша направилась к телефону.
Сергей вернулся домой. Он сидел на тахте, обнявшись с детьми, усталый и изможденный.
— Пап, а разве в тюрьме не стригут под нулевку? Сергей потрепал сына по волосам.
Для Сашки это всего лишь развлечение, которое выпало на долю отца. Ему даже в каком-то смысле завидно...
— Кого-то еще ниже нуля стригут! — ответила за отца Юля. — А нашего папку за что? Давай, Сашунь, еще спрашивай. Спроси про арестантскую пижаму в полоску... Про кандалы спросить не забудь!
Саша надулся и обиженно посмотрел на сестру. Сергей расхохотался, хотел помирить детей, но зазвонил телефон.
— Вас внимательно слушают, — схватила трубку Юля. Лицо ее вдруг замкнулось, губы сжались. — Да. Я сейчас дам папу.
Звонила Маша.
— Дашь, когда я тебя об этом попрошу! — раздраженно выпалила она. — Я еще с тобой не договорила!
— Ай эм сори... — поморщилась Юля.
— Может быть, ты хотя бы поздороваешься?
