бессмертной душе и ужине.
Она села и спрятала лицо в руках. Судьи молчали.
– Всё, давайте, – сказала она с ожиданием, – костёр, виселица, топор? Что вы там придумали, мои маленькие барашки?
Второй Судья стащил с головы мелко завитый парик и помолчал.
– Подсудимая Жанна Д’Арк. Вы знаете, что ваш благородный подельник был казнён за омерзительные, развратные преступления? – спросил он.
– Знаю. – сказала Жанна. – Поделом. И он не был моим другом и он не был моим подельником.
– А кем же он был? – спросил Второй Судья.
– В каких отношениях ты с ним состояла? Жила ты с ним во грехе? – спросил Третий Судья. – Или ты его просто гладила?…
– Он был представителем по связям с общественностью, – сказала Жанна немного удивлённо, – никогда не понимала – зачем мне такой…
LXXXIII
– Книгу пишешь? – спросил Натаниэль, заглядывая через плечо.
Чарльз Дарвин кивнул.
– Да. Я уже и название придумал! – сказал он.
– И какое название? – спросил Натаниэль.
– «Что естественно, то не стыдно». – ответил Дарвин.
Натаниэль взял со стола пачку исписанных листов, перелистал.
– И о чём же тут? – спросил он. – Это что-то типа путевых заметок или что-то философское?
– Нет, – ответил Дарвин, – это что-то типа эволюции. Новое слово в науке. Я обнаружил силу, движущую живое в развитии. Опроверг Ламарка.
Сатана насторожился.
– И что это за сила? – спросил он.
– Любовь! – воскликнул Дарвин. – Любовь заставляет виды меняться, менять друг друга, возникать и исчезать.
– Любовь?! – изумился Натаниэль. – Как может чем-то двигать любовь? Разве волк из любви ест зайца?
– Ну разумеется! – сказал Дарвин. – Если бы волк не любил зайца – разве тратил бы он столько времени, чтобы встретиться с ним?
Натаниэль поражённо молчал и смотрел на Дарвина, выпучив глаза.
– Или вот… – Дарвин перелистал собственное произведение. – Смотри. Обезьяны так любили друг друга, что решили избавиться от шерсти и хвоста. Чтобы ничего не мешало их любви. В общем, стали людьми.
– А потом расслабились… – сказал Натаниэль. – И перестали любить. Ты что! Жизнь – это страдание, ненависть и борьба! Как же Бытие, 3:15?
– «Вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее»? – сказал Дарвин. – Ну ты не считаешься. А ты вспомни 2:24.
Сатана посмотрел на часы.
– Сейчас 13:34.
– Я про Бытие. – сказал Дарвин. – «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть».
– Ты меня в споре победить пытаешься? – сказал Натаниэль. – Ты подумай, кто я – и кто ты.
– Я уже подумал. – сказал Дарвин. – Ты – тот, кто лишён любви. А у меня её много – вон, почти двести страниц. И ещё иллюстрации будут.
Сатана хмыкнул.
– Или кстати, 13:34, у Иоанна… – сказал Дарвин задумчиво.
– Всё, всё, я понял. – сказал Сатана. – Но поверь мне, я при этом присутствовал. Движущая сила живого – это не любовь.
– Ну это пока только теория… – сказал Дарвин. – Я её наверное ещё немного переделаю. И знаешь – что я подумал?
– Что? – спросил Сатана.
– По-моему академическая наука пока не готова к такой идее. Я думал начать с популяризации…
– Это всяческие брошюрки и публичные лекции? – уточнил Сатана. – С продажей чая по полпенни и показом картинок?
– Ну да, – покивал Дарвин, – я думаю, может – добавить музыки и танцев? Чтобы было нагляднее. Сперва я чуть-чуть рассказываю, потом вступает хор, потом я снова рассказываю, снова хор, полуголые девицы танцуют в перьях… Представь афишу – «Чарльз Дарвин и его Галапагосские Вьюрочки!»…
LXXXIV
– Привет! – сказал Натаниэль дружелюбно.
Атлас обалдело уставился на него.
– Слушай, ты тут неба не видел? – сказал он, – Большая такая штуковина, куда деться могла…
– Вон оно! – сказал Натаниэль, показывая пальцем вверх.
Атлас вздёрнул голову, потом разочарованно вздохнул и уставился в землю.
– Да нет, это не то. Оно хрустальное, понимаешь… тяжёлое… – сказал он. – Куда деться могло?… Ну ведь только что же тут было!
– Его никогда и не было. – сказал Натаниэль. Он сорвал с ближайшего дерева яблоко и начал жевать.
– Да ладно, – сказал Атлас, подумав. – Было, было. Ты так не шути. Вон, видишь? Я там стоял. А оно, значит, сверху…
– Его уже двадцать три минуты, как никогда не было. – сказал Натаниэль. – Точнее, двадцать четыре.
– То есть? – сказал Атлас, подумав ещё немного. Кожа на его лбу собралась в монументальные складки.
– Ну оно как бы было. Но теперь его никогда не было. В этом всё дело, понимаешь? – объяснил Натаниэль. – А после того, как стало так, что его никогда не было, оно, разумеется, исчезло. Потому что не могло же оно возникнуть ниоткуда?
Атлас подумал ещё.
– Это бюрократия. – объяснил Натаниэль. – Его просто упразднили. Списали.
– Кто? – спросил Атлас.
– Да уж известно Кто… – вздохнул Натаниэль. Он сорвал ещё яблоко.
– Положи фрукт. – сказал Атлас. – Так я что, безработный теперь?
– Ну некоторым образом да. – сказал Натаниэль.
– Тогда ешь… – сказал Атлас. – И что мне теперь делать? Это была моя лучшая работа.
– Но тебе ведь не платили, и выходных у тебя не было! – сказал Натаниэль.
– Ну и что? – сказал Атлас. – Зато я по-настоящему умел держать небо. Никто больше не умел, даже Геракл. Я проверял… А теперь его нет, а вместо него вот это… – он презрительно махнул рукой. – Кому сдалось такое небо, которое никто не держит?
– Мне-то откуда знать? – сказал Натаниэль. – Мне оно вообще никак не сдалось, будь оно хоть розовым с прозеленью.
– Нет, как такое может быть! – воскликнул Атлас. – Только что я каждую секунду самим фактом своего существования спасал мир, жизнь на этой планете, возможность свободно дышать полной грудью для каждого создания…
– Гипотетическую. – вставил Натаниэль.
– И вот я уже никому не нужен. Как ветеран труда.
– Боюсь, что не совсем так. – сказал Натаниэль. – Вообще-то, я думаю, для людей ты будешь чем-то вроде бездельника.
– Как это?! – взревел Атлас. – Я, стоя на месте, делал больше, чем каждый из них!