полусмятую пачку. Единственная оставшаяся сигарета была сломана в двух местах. Покрутив ее между пальцев, черный швырнул ее на рельсы, встал и снова огляделся.
– Эй, добрый господин! – крикнул он, махнув стоящему неподалеку человеку с большими седыми усами. – Табачку у Вас не найдется?… Сигареты?… Сигары?…
Усатый вытащил серебристый портсигар с большой, нечитаемой загогулиной на крышке и с щелчком протянул его черному.
– Желательно «Наша Марка». – ухмыльнулся черный. – А впрочем давайте что есть.
Щелкнув колесиком зажигалки, он глубоко затянулся и выдохнул дым вместе с протяжным вздохом.
– Боже, Боже, что за местность, – проговорил он на арамейском, картинно массируя виски, – носильщиков не дозовешься, курить приходится всяческую дрянь.
– А Ты Бы И Вовсе Не Курил. – предложил ему светловолосый.
– Тогда я потеряю последнюю радость в жизни. – сказал черный, угрюмо глядя на приближающегося носильщика. – Нет, ты посмотри какая развалина. Мафусаил выглядел лучше. И кстати не зарабатывал на жизнь переноской тяжестей.
– Весьма Почтенный Пожилой… – Светловолосый с сомнением оглядел тщедушную фигуру носильщика и все-таки решился. -…Муж.
– Старец. – сказал черный. – Правильней был бы «старец». Хотя нет. Это именно развалина.
– Ты Оскорбляешь Людей. – заметил светловолосый.
– А что мне с ними еще делать?… – вздохнул черный.
Почтенная развалина взял их билеты дрожащими морщинистыми ручками и, после полуминутного перелистывания, поисков очков и изнурительного негромкого покашливания, уяснил наконец номер вагона.
– Это просто ужасно. – сказал черный, следуя за ним, – это просто какой-то кошмар. Почему старый носильщик обязательно идет очень медленно, а его тележка при этом обязательно слегка поскрипывает?… И так везде! Нет, я не настаиваю, чтобы он носился как моторизированный или станцевал для нас веселый задорный канкан, но ведь он мог бы смазать хотя бы это проклятое колесо? После этого люди еще осмеливаются ненавидеть меня!…
– Люди Ненавидят Тебя По Другим Причинам. – сказал светловолосый величественно.
– Я знаю… – вздохнул черный. – Никаких признаков логики. Ужасные создания.
Наконец носильщик передал их на руки стюарду из их вагона. Взмахнув большими металлическими щипцами, стюард с ухмылкой пробил в их билетах неаккуратные дырочки. Потом снял фуражку и посмотрел на пассажиров.
– Вот тебе. – сказал черный тихо, – сейчас он подумает, что мы чокнутые иностранцы. Теперь он размышляет – почему ты носишь мешок вместо одежды. Теперь он решил, что мы содомиты. Теперь ему нужны чаевые.
Он протянул стюарду новенькую хрустящую купюру.
– Напейся и сломай себе шею. – предложил он дружелюбно. – Можешь заодно убить жену. Или кого- нибудь изнасиловать. Это пойдет тебе на пользу.
Стюарт замер на секунду, сунул бумажку в карман и повел двоих путешественников в их купе.
Разложив небольшие предметы по тугим сеткам из кожаных ремней, светлый и черный наконец уселись на свои места. Черный поковырял пальцем старую красную кожу.
– Как мило, – пробормотал он, доставая из кармана маленькую книжицу в желтой обложке, – на изготовление одного дивана уходит два-три индейца. Либо пять-шесть индейских детей.
– Ты Опять Читаешь Это Непотребство. – фыркнул светловолосый.
– Ты опять открываешь рот? – огрызнулся черный.
– Ты Все Время Привлекаешь Внимание Людей. – продолжил светловолосый. – Ты Ведешь Себя Странно.
Черный положил книжку на сиденье, сложил руки на груди и поднял брови так, чтобы они образовали неимоверно удивленную дугу.
– Вот оно что, – сказал он с насмешкой, – стоит тебе заполучить меня в уединенное местечко, как ты сразу начинаешь разговоры за душу. У меня души нет, поверь мне.
– У Каждого Есть Душа. – сказал светловолосый наставительно.
– У меня ее нет. А давай поговорим за странное поведение. Значит я веду себя странно?…
Светловолосый не ответил.
– Как интересно. Очень интересно. Ты напялил на себя этот балахон из холстины, или как там называется этот кошмар, все тебя принимают за бродягу… Потом ты утверждаешь, что эта тряпка символизирует чистоту и безгрешность, вместо того, чтобы надеть штаны. Девятнадцатый век кончается, люди научились шить почти удобные штаны, а ты выглядишь так, будто вырос в семье упаковщиков кофе.
– Господь Наш, Пребывая Среди Рода Людского…
– Да, да, только Он при этом надевал нижнее белье, – перебил черный. – Поверь мне. Всегда надевал. А ты что носишь, Михаил? Эта твоя… – черный помахал рукой. – повязка, или как там ее, в общем эта тряпка, которую ты наматываешь на свои гениталии – ты же людей на пляже чуть до смерти не перепугал. Она и сухая-то не выглядит так эффектно, как ты думаешь. У Робинзона наверняка было что-то приличнее. Но когда она намокла и начала обвиваться вокруг тебя и всего, что плавало в той же половине Индийского Океана… Он захихикал.
– Изыди, Нечистый. – сказал Михаил с неудовольствием.
– Нечистый?… – брови черного опять поползли вверх. – А ты, надо полагать, особо чистый. Повышенной чистоты. Поэтому тебе можно не мыться, не стирать и не мыть руки.
– Мне Тебе Сейчас Анатомию Ангелов Объяснять?… – спросил Михаил, отмахиваясь.
– Да нет, спасибо, – сказал черный, покачивая головой, – если меня заинтересует анатомия ангелов, я просто вскрою парочку-другую. Только помни, дружок, что грязь липнет к чистому, а не к грязному. А к особо чистому грязь липнет сразу.
Он взял книжку с сиденья и в этот момент поезд тронулся. Пролистав рассеяно пару страниц, он снова положил ее.
– А хлеб? – спросил он. – Почему ты носишь с собой кусок хлеба в тряпочке? Или, как вы ее называете, тряпице? И ладно бы ты его только носил, ты же его еще жуешь постоянно. Сперва ты оказываешься от завтрака, от яичницы… ладно, яичницу я могу понять, от круассанов, от фруктов, нет, вместо этого ты давишься своим хлебом, засыпаешь крошками всю постель, остаешься голодным, не выдерживаешь, вытаскиваешь его в дилижансе, засыпаешь крошками сиденье и пугаешь почтенных мадемуазелей своей этой тряпицей.
Михаил отвернулся к окну.
– Я могу понять, что тебе нравится спать на твердом, – продолжил черный. – но я не могу понять страсти к тряпочкам. Это что-то, что у меня с образом ангела не ассоциируется, поверь мне.
Михаил чуть слышно помянул благословение и всепрощение.
– Так что не говори со мной о странностях, – сказал черный, щелкая пальцами перед носом, – я работаю с Ним куда дольше чем ты, а ты даже испытательный срок не можешь пройти нормально который раз. Так что послушай меня и поверь мне.
– Почему Я Должен Верить Тебе, Отец Лжи? – спросил Михаил возмущенно, не поворачиваясь к нему. – Почему Бы Тебе Желать Мне Добра, Властитель Зла?
– Потому что я, в отличие от тебя, умею работать в команде, – вздохнул Сатана, – и ты меня очень обяжешь, если не будешь кидаться ярлыками и стереотипами. Мы уже говорили на этот счет.
Михаил пробормотал что-то еще.
– Перестань. – сказал Сатана.
Михаил задрал подол своего грубого одеяния, обнажив безволосые голени, покопался под ним немного и вытащил новенький молитвенник в кожаной обложке. Сатана со вздохом посмотрел на него.
– Знаешь, как коровы представляют свой Ад?… – спросил он. – Как мясную лавку напротив обувного магазина, и все это у входа в библиотеку. Не надо ничего говорить. Просто я не понимаю, если у тебя книга в коже, почему нельзя ноги тоже в кожу?…
