– Представь себе, хотел. – сказал Агасфер. – Она глядела на меня так презрительно, что я наверное впервые за тысячу лет получу какое-то удовольствие.
– Ну, ну, не морозь мой мозг, – сказал Сатана. – Она не может быть настолько плоха.
– Да что она может знать о скуке! – воскликнул Агасфер. – Что она может знать о тысячелетиях однообразия, повторения, непрерывности!…
– Ну ты сам решил стать страховым агентом, – резонно заметил Сатана, – я вот не могу представить профессии скучнее. Наверное только коммивояжер. Ты знаешь, что среди страховых агентов и коммивояжеров процент самоубийц выше, чем среди парикмахеров и таксистов? А ведь парикмахеры очень склонны к депрессии.
CXXXV
Натаниэль аккуратно взял пухлую руку Наполеона и задумчиво посмотрел на ладонь.
– Ну как, – сказал он, разгибая небольшие ухоженные пальчики, – это ведь не мой выбор, и не Его выбор. Если ты хочешь испытывать мучения – это целиком твое решение.
Наполеон вздохнул.
– Никто не побил Наполеона, кроме Наполеона, – хихикнул Сатана, складывая ладонь Наполеона в кулачок, – Эй, Наполеон, перестань бить себя!
Он дернул рукой и врезал Наполеону по подбородку его собственной рукой.
– Ну вообще еще было Ватерлоо, скажем, – сказал Наполеон, – и Россия… Да и все в итоге…
– Неважно, – сказал Натаниэль, отмахиваясь его рукой, – я просто пошутил.
– Жестокие у тебя шутки, – заметил Наполеон.
Натаниэль начал расстегивать пуговицы на пухлой груди неподвижно лежащего Наполеона.
– Мои шутки, твои шутки… – сказал он рассеяно, – неужели тебе так хочется сейчас разговаривать о шутках? Ты сейчас увидишь свои внутренности.
– А я не знаю, о чем мне сейчас хочется разговаривать, – признался Наполеон, – я еще ни разу не умирал.
– А ты расскажи мне – что ты чувствуешь, – сказал Сатана, – мне всегда интересно, как это – быть мертвым.
– Ну пока ничего, – сказал Наполеон, подумав, – конечно, мне не очень нравится то, что ты делаешь…
– Это не моя ж идея, правда? – ответил Сатана. – Ну может быть мне нравится это. Но я же должен любить свою работу, чтобы делать ее правильно.
– Да никто и не спорит, просто мне не нравится. Ты же просил рассказать, что я чувствую.
– Да я знаю, – вздохнул Натаниэль, копаясь в карманах, – только это же тебе надо, чтобы ты понял, что с тобой происходит.
– А чего тут непонятного? – удивился Наполеон. – Я умер и от меня уже скоро ничего не останется. Я исчезну, а будет только какой-то другой я, где там, кто-то иной, не такой, как я.
– Ну да, ну да, – покивал Натаниэль, – как и каждую секунду жизни. Не отвлекайся. Что ты чувствуешь?
Наполеон задумался.
– Ну, я… – он помедлил, – вообще-то мне довольно холодно.
– Так, – кивнул Натаниэль.
– А это нормально?…
Натаниэль пожал плечами.
– Ну тут вообще-то здорово дует, – сказал он, – я тоже слегка замерз. Ага! Ай! Черт!…
Он вытащил из кармана устрашающего вида скальпель и сунул в рот порезанный палец.
– Еще мне немного жаль, – сказал Наполеон, глядя зачарованным взглядом на лезвие скальпеля, – что все так кончилось.
– Ну, – Натаниэль вытер скальпель о штаны, – зато ты прославил на весь мир Сицилию как родину Наполеона.
– Корсику.
– Неважно.
Он занес руку с сияющей в лучах восходящего солнца металлической точкой.
– Работаем по опыту филиппинских хилеров. – сказал он.
– Я думал, филиппинские хилеры обходятся голыми руками.
– Опыт филиппинских хилеров и показывает, – объяснил Натаниэль, – что голыми руками не обойдешься.
Он приложил скальпель к пухлому животу Наполеона и мягко нажал.
– Добро пожаловать в вечность, – сказал он приветливо, глядя на побледневшее лицо Наполеона, – если мутит, у меня есть лимонные леденцы.
– Лимонные леденцы? – удивился Наполеон.
– Ну да, – сказал Натаниэль, бросая скальпель и вытаскивая из кармана маленький бумажный пакетик, – на целую вечность, правда, не хватит. Можешь взять пару.
– Да нет, не надо, – вздохнул Наполеон.
– Ладно. – Натаниэль снова сунул их в карман.
– А кто такая святая Елена? – спросил Наполеон, глядя в сторону, – давно уже интересуюсь.
– Первый раз слышу. – пожал плечами Натаниэль, – Ага, смотри. Печень сморщенная, вялая, в желчном пузыре камни. Вот тут болело?
– Болело, да, – признался Наполеон, – все время болело. Я вот так руку носил, чтобы погреть.
– И грудь у тебя отрастала, – заметил Сатана.
– Чего отрастало? – удивился Наполеон.
– Грудь. Женская. Признак поражения печени. Ладно…
Он аккуратно накрыл труп императора одеялом и, отойдя в сторону, закурил.
– У всего в итоге очень простой ответ, – заметил он, кивая прислонившемуся к стене Наполеону, – то есть дважды два равно четырем, когда идет дождь, земля становится мокрой, и так далее.
– Ну а дальше-то что?… – спросил Наполеон, разглядывая свои полупрозрачные руки.
– А дальше идет жизнь после жизни. – ответил Сатана. – И поверь мне – она не лучше и не хуже. Она тоже жизнь.
– А куда я попаду теперь?… – спросил исчезающий Наполеон.
– Так, дай подумать… – сказал Сатана, глядя на часы. – Сегодня четверг? Я думаю, к обеду. Рис и рыба. Попроси мне компот оставить. Всего тебе хорошего.
CXXXVI
– Отче Мой, да минет Меня чаша сия… – сказал Иисус задумчиво.
Он вдохнул полной грудью и на секунду замолчал. Теплый ветерок слегка шевелил Его волосы, ночные звуки наполняли Его слух. Мир слушал вместе с ним.
– Э… Да… – повторил Он. – То есть нет, минует. Да. Чаша сия…
Затянувшись последний раз и бросив окурок на землю, Он закрыл глаза и, широко раскинув руки, стал слушать вместе с миром.
– Вечернее пойло! – ответил Ему веселый голос.
Христос открыл глаза и посмотрел на появившегося за Его спиной Натаниэля.
– Ты. – сказал Он мрачно. – Что у тебя?
Сатана быстрым движением поправил узкие одежды, обтягивающие его пах и, подняв перед собой серебряный поднос, направился к Иисусу.
– Чаша сия! – объявил он. – Точно по расписанию.
– Я же просил… – вздохнул Иисус. – Иногда Я так бессердечен к Себе…
Натаниэль тактично хмыкнул и снял салфетку с чаши сей.
– Что ты туда бросил? – быстро спросил Иисус с подозрением.
– Ничего. – удивился Натаниэль.
– Не надо, – воскликнул Иисус, – ты сейчас вот так рукой дернул, Я видел!
Натаниэль помахал салфеткой.
