— Я и говорю, не за что. А я злюсь.
— Фиира вообще неделю не спит.
— Что это он?
— Не может — и все.
— Нервничает перед Переселением. А чего, спрашивается, нервничать?
— Ты, что ли, не нервничаешь?
— Абсолютно спокоен.
— Ну-ну. Горнист.
— Мальчики, давайте о чем-нибудь повеселее. Если и мы к вам присоединимся, вместе начнем свои настроения рассказывать…
— Нет, погодите, это что-то действительно странное. За последние дни с кем ни повстречаюсь — все жалуются.
— На что?
— Да неважно, на что. Всяк на свое. Я говорю в общем.
— Фиира новую картину никак не закончит. Боится не успеть.
— Он художник?
— Не сказала бы я, что такой тип похож на художника. Вечно пьяный.
— Зато у Крааса всегда весело.
— Думаешь, зачем я вас притащил? А то вы и вправду последние дни кислые какие-то.
— Нас не прогонят? Что за дама нас встретила? Кажется, красивая.
— Краас — добрый малый. Слушай-ка, Горнист, Краас — у вас старшина.
— Да ну? Что ж ты сразу не сказал?
— Я давал понять, да ты все вокруг Поли вьешься. Поли, он вокруг тебя вьется?
— Конечно. Это единственный шанс чего-то до биться от меня.
— А знаете, я слышала, в Старых Городах происходит странное. Будто бы подземный гул и свет по ночам. Я от Сайды узнала. Они уж какую ночь дома спать боятся.
— Вот видите! И в Старых Городах тоже.
— А где еще?
— Да нет, я просто хочу сказать, что что-то происходит…
— Происходит, происходит! Ничего не происходит! Вон Переселения — и того нет как нет.
— Тирас, ты опять зол неизвестно на что?
— Все-таки, конечно, пора бы Переселению быть. Все сразу станет на свои места.
— Мы так веселились на прошлом празднике! Фог упал в озеро.
— Но где же Краас? Может, пойти его поискать?
— Да вон он! Смотрите, он с Наставником… Ива почти не встречалась с Наставниками в своей жизни. Этот был высок и строен. Густая седина, худое резкое лицо. Краас рядом казался огромным увальнем. Они прошли через маленький уголок холла, отгороженный полукруглым диваном, где сидела Ива. Наставник приостановился, бросил на нее цепкий взгляд. Ива почувствовала, что ее просвечивают этим взглядом всю насквозь.
— Это моя жена, — сказал Краас с какой-то неопределенной интонацией. Обычно он представлял ее, лучась самодовольством. Сейчас этого не было.
— Вот как? — Наставник поднял брови. — Ну, все равно, очень приятно. Здравствуйте, здравствуйте, друзья! — послышался с веранды его голос.
— Здравствуйте, Наставник!
— Здравствуйте, Наставник!
— Здравствуйте…
— Наставник…
— …вник…
Краас укоризненно смотрел.
— Ты опять?
— Ох, Краас, оставь меня. Да! Хочу тебя поблагодарить. За это. Ива подняла вновь наполненный ею стакан с фиолетовым содержимым.
— Ну, вот видишь. Неужели тебе мало, что я готовлю? Я ведь для тебя стараюсь. Ива, от этого хотя бы никакого вреда.
— Ты ничего не понимаешь.
Краас последовал за Наставником, а Ива, чуть спотыкаясь, двинулась к внутренней лестнице. Пора добавить, а разговоры Наставника с Переселенцами ей были не интересны.
— Крошечку добавить. Маленькую щепоточку, — приговаривала она, поднимаясь. Ей снова пришло сравнение самой себя с запертой в клетке птицей. Не даром Краас выстроил этот дом в уединенном месте.
«Так оно и есть. И ты никуда отсюда не денешься. Это они все могут… А ты не способна даже, как Роско, собраться и уйти по старым дорогам».
Крышечка отскочила, Ива с наслаждением погрузила язык в горячую рассыпчатую силу. Медленно со стоном выдохнула. У нее за спиной в гостиной раздался двойной шелест.
— Просим прощения, Ива.
— Извините, что врываемся.
Парня с густыми сросшимися бровями в доме Крааса раньше не бывало. Стройный. Кажется, вообще неплохо сложен. Переселенец, понятно. Ива скользнула глазами по его телу. Жаль, что одет. А девушка? Где-то она ее видела.
— Я Слава, сестра Явы, помните?
— Ах, да.
— Ива, нам говорили, у вас есть… что вы можете… Мы хотим попробовать.
— Переселение на носу, — поддержал Славу парень, — когда, как не теперь. Вкусить, так сказать, от всех плодов. Мы вернем двукратно. А если не успеем, то Ява вернет. Она говорила, так можно
— Что же вы от Наставника сбежали, птенчики? — В голове плыло, Ива была щедрой и доброй. — Берите, берите, не стесняйтесь.
Они по очереди лизнули порошок из коробочки. Глаза сейчас же сделались отсутствующими. У Ивы хороший порошок, пусть эта девка не врет. М-мерзав-ка!.. Ноздри тонкого носа Ивы раздулись. Пришлось добавить, чтобы успокоиться. Самую капельку. Добрая щедрая Ива отсыпала им с собой по два наперстка- черпачка.
— Навестите нас, Ива. В ближайшие дни. Мы живем под плато Кан, где Холодный ручей. Там все знают. Слава и Соонк Горнист. Это у меня такое прозвище. Навестите. А то мы уйдем.
— Я подумаю, птенчики, подумаю. Ну как, хорошо забирает?
— Не то слово. Спасибо вам, Ивочка, дорогая…
— Ну теперь ступайте, наслаждайтесь. А Ива поспит чуть-чуть. Она устала…
Как же, плато Кан. Она там и не бывала никогда. Это, кажется, близ гор Инка, да еще едва ли не с противоположной стороны от солнца. Нет, Иве-старушке туда не добраться. Если уж только очень ей захочется. Но ей не захочется. Ей и тут хорошо. То есть достаточно паршиво.
Можно заказать портрет девчонки. Скажем, известному Фиире. Если он сможет наконец протрезветь и поймет, чего она от него хочет… Ох, нет, он же уходит в это Переселение. Ну, все равно, кому-нибудь еще. Портрет в полный рост, и проткнуть потом иглами глаза. Располосовать лицо. Пожелать все известные и неизвестные болячки. Искромсать и плюнуть в то, что останется. Мужчины — глупцы. Думают, при умении кое-как залезать друг другу в мозги сейчас вам будет все и всяческое взаимопонимание. Да ни одному, самому обиженному, и в голову не придет, что подчас составляет предметы разговоров и пересудов, когда женщины собираются одни без мужчин. Вообще «тихих девичьих бесед». И не догадаются даже. Глупцы и скоты. Ерзающие, пыхтящие, обливающиеся потом скоты. Щетиной своей обдерут всю кожу. От мерзких лап их мурашки. Особенно если навалится туша вроде Крааса… Зато после, когда он уже в тебе, и нет больше смысла царапаться и кусаться, и вся ты как желе, и сладко, и тела как бы нет, а только летишь, летишь…
