отсечением головы, а знак стал бледнеть и через три дня исчез».
Смерть сына потрясла старого доктора, он был близок к состоянию невменяемости. Ему казалось, что весь мир смотрит на него, отца казненного преступника, с отвращением и негодованием. Что он только не делал, чтобы забыться! Как безумный, носился целыми днями на коне по полям, а ночи напролет играл в шахматы со своим учеником Эрколе Висконти; пытался заглушить душевные страдания физической болью и голодом: «...я бил себя самого розгами по ногам, кусал себе жестоко левое предплечье и постился; очень облегчали меня слезы в тех случаях, когда мне удавалось плакать, чего я, однако, часто не мог достигнуть». По примеру стоиков Кардано искал помощи в «оружии рассудка»: «...ничего нового не произошло, только изменилось и ушло вперед время; разве возможно, чтобы оно не переставало мне благоприятствовать при его вечном течении? Но у тебя выхвачено несколько лет жизни! А что значит эта часть времени в сравнении с вечностью? Наконец, если мне остается прожить лишь немного лет, тут нет большой потери, а если я могу рассчитывать на более долгую жизнь, то, может быть, наступят такие обстоятельства, которые облегчат мою скорбь, и я за нее заслужу вечную славу?»
Но все было напрасно. И тогда несчастный отец обратился с мольбой к Богу: «Чтоб он сжалился надо мной, ибо от постоянной бессонницы мне предстояло либо умереть, либо сойти с ума, либо, по крайней мере, отказаться от своей профессорской должности. Поэтому я просил Бога, чтобы он послал мне смерть, ибо это все равно общий жребий всех живых, после чего я немедленно лег на кровать... Сон тотчас же обуял меня». Во сне некий «голос из мрака» повелел Кардано взять в рот изумруд, который он носил на шее: «Пока будешь держать его там, ты не будешь вспоминать о сыне». Проснувшись, Джироламо выполнил приказание: «и тут произошло то, что выходит за пределы всякого вероятия: я немедленно позабыл все, что связано было с воспоминаниями о сыне. и впоследствии почти в течение полутора лет я не вспоминал о нем, прибегая к этому средству. С другой стороны, когда мне приходилось вкушать пищу или читать лекцию, так как нельзя было в этих случаях пользоваться благодетельным действием изумруда, я делался жертвой страшных терзаний, доводивших меня до предсмертного пота».
Исповедь Кардано о необычайном якобы избавлении от душевных мук относится к числу тех немногих его рассказов о чудесах вообще, в которых, собственно, ничего чудесного нет: в данном случае перед нами превосходный пример эффективного самовнушения. Сомнительно звучит в рассказе лишь утверждение о том, что Кардано вспоминал о сыне, «вкушая пищу или читая лекции». Книги, написанные им после казни Джамбаттисты, говорят об обратном: в большинстве своем это морально-этические сочинения, и в каждом из них слышны скорбь и стенания отца, оплакивающего сына. В одну из книг он поместил элегию на смерть Джамбаттисты и музыкальное сопровождение к ней, которое написал его друг, композитор Гуидо. Другую – «Об извлечении пользы из несчастий» – Миланец дополнил главой «О горе», где поведал печальную историю своего сына. Несчастной судьбе отца, потерявшего сына, невинно убиенного, посвящен обширный диалог «Тетим, или О состоянии человека». Морально-философские проблемы поднимаются в трактате «Теоностон», состоящем из книг: «О спокойствии», «О продолжении жизни», «О бессмертии души», «О созерцании», «О жизни души после смерти и о ее блаженстве». Лишь одно медицинское сочинение вышло из-под пера Кардано в это время – «Комментарии к «Анатомии» Мондино де Луцци».
Эти книги Джироламо писал в 1560–1562 годах – то в Милане, то в Павии. В Павийском университете он не появлялся, но сохранял место профессора, читая лекции на дому. Это, видимо, вызывало неудовольствие у некоторых его коллег и членов сената, и Джироламо, дабы не вызывать пересудов и интриг, решил уехать из города. Он обратился за помощью к высоким покровителям – кардиналам Джованни Мороне, Карло Борромео и Франческо Альчиато. Последний, племянник известного юриста и друга Кардано, был в то время секретарем папы Пия IV. Борромео тоже жил при папском дворе, но покровительствовал Болонскому университету, для которого добился разрешения и средств на строительство нового здания. Кардиналы договорились с властями университета о месте для Миланца. 23 марта 1562 года он был избран на должность профессора медицины Болонского университета, но к занятиям приступил лишь в конце года.
В Болонью, в Болонью, в Болонью...
Подробный рассказ Кардано о событиях, сопутствующих его переезду в Болонью, свидетельствует о том, что нервное потрясение не прошло для него бесследно. Везде ему чудились интриги и происки врагов. Конечно, недоброжелателей у Кардано всегда хватало, но все же кажется, что большинство «заговоров» рождено скорее его болезненным воображением. Впрочем, рассказ о том, как он добивался отставки в Павии и что он тогда пережил, кажется правдоподобным.
Сенат Павийского университета, в общем-то, очень неохотно расставался с Кардано, но конкурентам не терпелось поскорее от него избавиться. Сначала было решено осрамить престарелого профессора во время публичного диспута. По наущению ректора по фамилии Дельфино – главного и наиболее злобного врага Миланца – молодой коллега прославленного медика решил показать «миру и граду» беспочвенность его нападок на некоторые рекомендации Галена. На диспут было отведено три дня, но, как утверждал Кардано, ему хватило и дня, чтобы разгромить оппонента.
Далее события приняли криминальный оборот. «Не рассчитывая на то, что сенат сам уволит меня, хотя я и просил об увольнении, враги возымели намерение убить меня, но не оружием, опасаясь огласки и наказания со стороны сената, а хитростью, ибо мой конкурент видел, что он не сможет занять первое место, если я не уступлю его сам». В середине апреля Миланцу доставили письмо якобы от его зятя Сакко, в котором тот, ссылаясь на грязные слухи сексуального характера, объявлял родство с Кардано постыдным для себя и заявлял, что сенат и коллегия ожидают, что он будет признан недостойным выполнять обязанности преподавателя. Спустя несколько дней Джироламо получил письмо и от своего бывшего ученика Фиораванти: тот умолял Кардано принять меры против публичного шельмования его имени, ибо ему было стыдно считаться учеником миланского профессора. Джироламо догадался, что инициатором заговора был не зять, всегда относившийся к нему уважительно, а Фиораванти или тот, кто стоял за его спиной. Бывший ученик путался, врал и, наконец, сознался, что писал по настоянию Дельфино. Увидев, что дело может кончиться для него большими неприятностями, экс-ученик поспешил отказаться от своих слов.
В июне Джироламо получил долгожданную отставку. Он отправился в Милан, чтобы забрать некоторые свои вещи и рукописи, но вскоре вернулся в Павию в связи с тяжелой болезнью внука. В Милане, куда он приехал в начале августа, ему пришлось вновь крепко поволноваться. Некий врач, находившийся в фаворе у герцога Сессы, просил Кардано взять в ученики своего сына. Когда Джироламо отказался, злопамятный коллега нашептал правителю, что Миланец в своих книгах непочтительно отзывался о нем. Только вмешательство друзей – фламандца Андриана и испанца Антонио Пезано – спасло Джироламо от преследований. Он уже собрался отправиться в Болонью, когда прибыл делегат от сената Болонского университета и сообщил, что условия договора с ним изменены: «Размер жалования был уменьшен, помещение для преподавания не обеспечивалось и не давалось никаких подъемных денег». Джироламо решил повременить с отъездом и начал практиковать в Милане. Но вскоре к нему явились представители городских властей и заявили, что в сенате города слушалось дело по обвинению его в очень тяжелых оскорблениях, и лишь возраст и положение Кардано в обществе спасли его от тюрьмы. Ему запрещалось читать лекции и предписывалось покинуть город. Не без помощи влиятельных друзей обвинения были сняты, но имя Кардано так и не появилось в списке тех, кому разрешалось в Милане заниматься преподавательской деятельностью.
Наконец, 16 ноября вновь прибыл представитель Болонского университета и на этот раз подтвердил первоначальные условия договора. Кардано с сыном Альдо и внуком Фацио отправился в Болонью (внучка умерла в год казни старшего сына). Среди студентов Джироламо быстро приобрел популярность, благодаря импровизационной манере чтения лекций. Власти университета относились к нему доброжелательно, чего нельзя сказать о коллегах-профессорах. «...Когда я уже приступил к преподаванию, у меня отняли аудиторию, назначив мои лекции в самый час завтрака и предоставив другому профессору читать в тот же час или немного ранее. Сколько было у меня из-за этого огорчений и слез!» Не исключено, конечно, что Кардано зря обижался на своих коллег: новое здание университета только строилось, а старое находилось в плачевном состоянии, и распределение аудиторий, пригодных для занятий, вызывало очевидные трудности.
