без князей. Бичами да поборами он пахарей не удержит!
– И об этом буду просить царя. И о тебе скажу, друг. Ты – верный сын Скифии!
– Обо мне не надо говорить. Не простит меня царь, да мне и не нужно его прощение… В груди у меня тот огонь горит, которым он Оргокены спалил. О народе говори, о крестьянах!
Лицо Таная отразило печаль и душевную боль. Ноздри вздрогнули, скорбная и вместе упрямая складка выступила у угла рта.
Они помолчали, смотря в огонь очага.
– Хорошо, – согласился Лайонак.
– Вот о жене моей узнай, прошу тебя! Кому и куда ее продали? Жива ли она?
– Постараюсь, друг! Клянусь святым мечом и всеми богами!
Они опять обнялись, как братья. Беседа длилась до рассвета. Танай с присущей ему обстоятельностью рассказал о всех пережитых бедах, о потере жены, о том, как они ворвались в усадьбу Напака. Через отверстие в крышу, служившее для выхода дыма, глянул серый рассвет, послышались дружные крики поселковых петухов. Утомленные беседой, хозяин и гость умолкли и в раздумье смотрели в догорающие угли очага.
Дверь хижины распахнулась, и вместе с белесым утренним светом и волной холодного пара вошли три человека. Двое оказались воинами Таная, выезжавшими в степь дозором, третий, неизвестный, дрожал от холода и кутался в дырявый плащ. Его черные волосы, беспорядочно свисавшие на лоб, и густая запущенная борода были подернуты морозным инеем. Выразительные, по-южному яркие глаза на миг остановились на лицах двух мужчин и с выражением мучительного голода уставились на бочонок, на котором стояла глиняная кружка рядом с остатками мясной пищи.
– Иди, иди, – говорил один воин, подталкивая его ножнами меча, – сейчас старшой разберется, кто ты такой!
– Сразу видно – подглядывать хотел, в бурьянах прятался! – добавил другой.
– Зачем мне подглядывать! – хрипло ломаным скифским языком отвечал задержанный. – И так известно, что здесь расположился славный воин Танай со своими людьми. А к нему-то мне и надо… И Лайонак здесь… По твоему следу, боспорский посланец, я и нашел эту деревню… У-ух, как я продрог! Дайте мне сперва согреться и поесть что-нибудь!
Лайонак с трудом узнал в задержанном Пифодора. Не мог удержаться от смеха при виде его жалкой, взъерошенной фигуры. Потом сдвинул брови.
– Зачем же ты шел по моему следу? По чьему приказу?
– К Танаю хотел попасть. – Пифодор обратился к Танаю с просительным видом: – Возьми меня к себе, брат!.. Назад в Неаполь мне дороги нет!.. Но покормите меня!.. Я совсем отощал!
Получив разрешение, родосец с волчьей жадностью накинулся на съестное. Он сопел носом, чавкал и облизывал грязные пальцы. Утолив голод, выпил не отрываясь две кружки подогретого пива, после чего сбросил плащ и протянул руки к огню. Танай, сосредоточенный на своих мыслях и заботах, вышел из хижины. Грек обратился к Лайонаку:
– Мое дело совсем худое. Я сел на мель. Мои покровители – Фарзой и его дядька – погибли, да пребывают души их в эмпиреях! Царь Палак отвернулся от меня. Зато злое око Тойлака, врага всех эллинов, этого стоглазого Аргуса, заметило меня. Его люди бросили меня в темницу, как бродягу… Мне пришлось отдать стражам все, что я имел в потайном поясе, чтобы они помогли мне бежать… Я и сейчас дрожу от страха. Мне кажется, что вот-вот меня настигнут царские воины и скрутят арканом, как пленника!
– Здесь нет царских воинов, – отозвался Лайонак. – Но что ты хочешь делать в отряде Таная?.. Ты был наемником у царя, вот там и оставался бы!
Грек отхлебнул из кружки и отрицательно покачал головой.
– Нет, богиня Ата и эринии преследуют меня, как собаки затравленного оленя. Они гонят меня из Скифии. Палак выгнал меня из своей дружины, он ждал, что я сделаю для него сильные камнеметы, но я не смог. Нужно быть опытным мастером для этой работы, а я еле грамотен. Кроме того, оставаться в дружине простым воином – это значит иметь всегда отмороженные ноги и часто голодное брюхо. А в награду получать лишь удары копьем в битвах, а после битв – окрики и оплеухи царевых сотников.
– Что же ты собираешься делать в отряде Таная?
– Я ничего не приобрел, – продолжал грек меланхолически, – кроме опыта жизни. И вижу теперь, что Скифия совсем не страна сказочных богатств, доступных каждому приезжему. Здесь, как и во всем мире, страданий и лишений выпадает гораздо больше, чем радости и прибыли. Даже богатство скифских князей – всего лишь приукрашенная нищета. Ты спрашиваешь, Лайонак, что я хочу делать в отряде Таная? Скажу тебе. Вместе с Танаем и его друзьями я буду заниматься своим бывшим ремеслом. Если не на море, то на суше!
– Ты хочешь опять стать жнецом, снимающим урожай с чужих полей?
– Нет, я хочу силой взять то, что мне причитается как человеку и что присвоили себе другие!.. Танай может считать мою руку верной!
– Но танаевцы не разбойники. Кроме того, они собираются возвратиться весной к обработке своих полей.
– Да?
Пифодор обтер лоб рукавом и озадаченно поглядел на собеседника. Хотел что-то спросить, но сдержался.
– Брат, – сказал он после раздумья, – мне трудно разобраться в ваших сколотких делах… Хотя мне ясно, что Танай в степи снегом питаться не будет. Он должен добывать себе и своим людям пропитание мечом… Но если он поможет мне как-нибудь перебиться до весны, то весною я пробрался бы к таврам. В Элладу я не собираюсь, там мне делать нечего.
– К таврам?.. Ты с ума сошел! Они отрубят тебе голову и насадят ее на шест!
