— Какие же именно, сударь?
— И что толку от образования, если ты раб?
— Что же, по-твоему, я, мой отец, мой дед были рабами?
— Конечно, рабами, — ответил Махмуд, постепенно выходя из себя. — Если человек не борется против поработителей своей родины, не отстаивает своей свободы, он раб.
Отец побагровел. Он начал кричать на Махмуда, обвиняя его в непочтительности к родителям, в дерзости, невоспитанности и других смертных грехах.
— Ваша милость, очевидно, считает себя героем, — с издевкой заметил он.
— Никакой я не герой! Просто я решил бороться за свою свободу, чтобы быть достойным называться мужчиной.
— Скажите, пожалуйста, — мужчина! Ты ребенок, над которым все умные люди смеются!
— Никто надо мной не смеется!
— Ты баран, который добровольно идет на убой. А правительство готово принести в жертву сколько угодно таких баранов, лишь бы убедить народ в своей патриотичности!
— Меня мало интересуют цели, преследуемые правительством. У меня есть своя собственная цель, которая совпадает со стремлениями всего народа!
— Не много пользы ты принесешь народу, если тебя убьют в первый же день! Ведь тебя могут там убить! Ты подумал об этом? — спросил отец дрогнувшим голосом, и глаза его стали влажными. А Сания- ханым и Самира-ханым при этих словах даже вскрикнули. Лейла повернулась лицом к окну.
— Подумал, — сказал Махмуд, глядя в сторону. — Я обо всем подумал и готов на все…
— Ты готов! Ты готов погибнуть героем! — закричал отец. — Но что после этого будет с твоей матерью? Или тебе до этого тоже нет никакого дела!
Махмуд побледнел. Теперь и в его глазах блеснули слезы.
— Прошу тебя, папа, пойми, — умоляющим голосом произнес он. — Пойми, я должен это сделать. Я не могу не поехать.
Отец молча покачал головой и холодно сказал:
— Запомни: если ты уедешь, ты больше мне не сын! Двери моего дома будут для тебя закрыты… — Голос Сулеймана-эфенди дрогнул. — Даже если вернешься!
И он вышел, хлопнув дверью.
Мать умоляюще заговорила:
— Сыночек, милый, образумься! Не делай этого! Ради меня! Ради твоей несчастной матери!..
Махмуд сидел с неподвижным лицом, глядя куда-то в сторону.
— Ассам! Останови хоть ты его! Ты ведь всегда был таким благоразумным! — обратилась Сания- ханым к племяннику.
Ассам провел рукой по лицу.
— Ну, скажи ему, Ассам! — продолжала молить тетушка.
— Что я могу сказать, тетя? — промямлил Ассам, избегая ее взгляда.
Сания-ханым беспомощно опустила руки и тихо, с отчаянием повторила:
— Образумь его!.. Образумь…
— Ассам, ведь наверняка Махмуд подбил тебя на это! Ты сам на такую глупость не решился бы. Я уверена, что все это выдумал Махмуд! — вмешалась наконец Самира-ханым.
Кровь прилила к лицу Сании-ханым.
— Ты всегда все сваливаешь на Махмуда, — набросилась она на сестру.
— Потому что твой Махмуд совращает Ассама.
Ассам встал, подошел к матери и, с трудом сдерживая гнев, глухо произнес:
— У меня есть своя голова на плечах. Я не ребенок. Никто меня не совращал. — И, помолчав, добавил: — Пойми, я твердо решил завтра ехать, и никто меня не остановит!
Мать подняла на него испуганные глаза.
— Да, да! Уеду! Пойми — уеду!
Самира-ханым бросилась к сыну, крепко прижала его голову к груди и, как безумная, стала бессвязно бормотать:
— Ассам!.. Сыночек… Я не могу… Не могу… Нет!.. Нет!..
Ассам отстранил ее от себя.
Самира-ханым закрыла лицо руками и опустила голову. Джамиля бросилась к матери, обняла ее и расплакалась.
— Как тебе не стыдно, Ассам! — всхлипывая, упрекнула она брата.
Снова наступило тягостное молчание, время от времени прерываемое всхлипыванием Джамили.
Наконец Самира-ханым отняла руки от лица. Она как-то странно посмотрела на Ассама и чужим голосом спросила:
— Это твое окончательное решение?
Ассам молча кивнул головой. Тогда Самира-ханым резко оттолкнула Джамилю и, прежде чем кто-либо успел опомниться, оказалась на подоконнике. Джамиля испуганно закричала. Лейла бросилась к окну и крепко схватила тетушку за плечи.
— Пустите меня! Пустите! — кричала Самира-ханым. — Дайте мне умереть! Я не хочу жить! Не хочу!..
На помощь Лейле подоспел Ассам. Он снял мать с подоконника.
Джамиля взяла Самиру-ханым под руку и, направляясь к двери, сказала:
— Пойдем домой, Ассам… Ассам молча побрел за ними.
Уже в полночь, когда Махмуд укладывал вещи, служанка принесла записку от Ассама.
«Вот уже три часа мама в обмороке. Я послал за врачом, но его еще нет. Махмуд, как мне быть? Я не могу уехать, оставив мать в таком состоянии. Ведь она так много сделала для меня и Джамили! Не могу! Понимаешь, Махмуд, — не могу!.. Как только ей станет немного лучше, я присоединюсь к тебе, постараюсь догнать. До встречи! Поверь, что сердце мое всегда с тобой и с нашими единомышленниками!
— Как тебе нравится? — спросил Махмуд, со злостью бросив в саквояж шерстяной свитер. — Предлагают, видите ли, свое сердце, а зачем оно нам? От его сердца проку мало.
Лейла не слушала Махмуда. Она была занята своими мыслями. Неожиданно она повернулась к брату:
— Ты думаешь, Махмуд, тетушка действительно нуждается сейчас в присмотре?
Махмуд непонимающе посмотрел на Лейлу:
— А что? Думаешь, она притворяется?
Лейла пожала плечами.
— А почему бы ей не продолжить спектакль? Разве сцену у окна она разыграла плохо?
Махмуд сделал большие глаза.
— Да, да, не смотри на меня так. Когда я попыталась удержать ее и стала тянуть назад, знаешь, что она сделала?
— Что?!
— Она подмигнула мне и легонько щипнула за руку, — шепотом сообщила Лейла и показала для большей убедительности, как именно тетушка это проделала, — мол, не беспокойся, все будет в порядке.
Махмуд, пораженный, уставился на сестру.
«Моя сестрица Самира хитрая, — невольно вспомнил он слова матери. — Всегда сумеет обвести вокруг пальца и добиться своего».
