Лейла едва дождалась, когда, наконец, наспех попрощавшись с тетушкой и Джамилей, она осталась одна; она развернула записку.
«Прошу, умоляю, любимая, не уходи! — писал Ассам. — Не покидай меня…»
Лейла ощутила внезапный прилив нежности и жалости к этому сильному и, как ей показалось, беспомощному человеку.
Она быстро поднялась наверх.
— А, это ты, Лейла? — встретила ее на пороге Джамиля. — Вот хорошо, что ты пришла! Как раз надо с тобой посоветоваться!
Они прошли в спальню. Самира-ханым сидела на кровати перед развернутым отрезом материи, переливавшейся на свету чуть ли не всеми цветами радуги.
— Я говорю маме, что для дорожного платья больше всего подходит гипюр красного цвета, как ты считаешь, Лейла? — обратилась к подруге Джамиля.
— Ничего подобного, — возразила Самира-ханым. — Красный гипюр сюда совсем не подходит. Для легкого дорожного платья лучше всего шифон.
— Шифон?
— Да, именно шифон, и фисташкового цвета.
— Ты просто умница, мама! — неожиданно согласилась Джамиля, целуя мать в лоб. — Замечательно! Это будет божественное платье!
Лицо Джамили вдруг опять сделалось озабоченным.
— Я согласна, мама, но только с условием, что это платье не для помолвки.
— Почему, душа моя? Ведь это прелестно. Ты же сама согласилась, что из шифона выйдет божественное платье.
— Нет, ни в коем случае! — капризно произнесла Джамиля, передернув плечами. — На помолвку я обязательно хочу надеть красное гипюровое платье.
— Ну, хорошо, милая. Я отдам тебе и красный гипюр, только не на помолвку.
— Не будем говорить об этом, мама. Я могу вообще не выходить замуж. Никогда! — со слезами на глазах выкрикнула Джамиля и бросилась к двери.
Самира-ханым догнала ее и, обняв, стала ласково успокаивать:
— Что ты, доченька! Успокойся! Ты злишься на самое себя. Пусть будет по-твоему. Я согласна на все.
И уже совсем другим голосом Самира-ханым сказала:
— После помолвки потребуется очень много платьев. В оперу — одно, на коктейль — другое, на морскую прогулку — третье. Успевай только менять.
Джамиля счастливо улыбалась.
— Сколько ни потребовалось бы, мамочка, а то серое платье я не надену, у него какой-то мертвый цвет.
— Наоборот, Джамиля, — вставила наконец слово Лейла. — Это платье тебе очень к лицу. И цвет такой спокойный, благородный.
— И, кроме того, серый тон подчеркивает фигуру женщины. Поэтому, хотя цвет и спокойный, женщина в таком платье всегда волнует мужчин.
— О, ты, мама, знаешь все! — заговорщицки подмигнула ей Джамиля.
Самира-ханым рассмеялась и поцеловала дочь.
— Да! — воскликнула она. — Нам может помочь Ассам. У него тонкий вкус, и он прекрасно разбирается в модах. Пойди, Джамиля, позови его. Впрочем, пусть лучше за ним сходит Лейла, а ты поможешь найти мне журналы… Приведи его сюда, Лейла. Он у себя в кабинете.
Ассам сидел за столом, обхватив голову руками. Лейла подкралась на цыпочках и тихонько коснулась его плеча. Ассам не пошевельнулся.
— Ассам, — прошептала Лейла, нагнувшись к нему.
Ассам поднял голову и, прежде чем Лейла успела что-либо сообразить, больно схватил ее за руки выше локтей. Лейла пыталась вырваться. Ей стало страшно. Ассам был неузнаваем: в лице его появилось что-то хищное, глаза стали маслеными, уголки рта опустились, подбородок заострился. Почувствовав сопротивление, Ассам одним рывком привлек ее к себе и пересохшими губами стал целовать лицо.
Лейла откинула голову назад и, собрав все силы, вырвалась из цепких рук.
— Ассам! — задыхаясь, крикнула она.
Но он, словно не слыша, шагнул к ней и схватил за плечи.
— Ассам, пусти! Ты делаешь мне больно. Слышишь? Мне больно!
Будто оглохнув, Ассам продолжал заламывать ей руки. Дрожа всем телом, Лейла бормотала непослушными губами:
— Ассам… Ассам… Я буду кричать!..
Не обращая внимания, он целовал ее щеки, глаза, губы. Потом оттолкнул и, обхватив руками голову, неожиданно разрыдался.
Лейла будто окаменела, не в силах двинуться с места. Тело казалось чужим, в висках стучало. Ей было стыдно и неловко, будто заглянула в затаенный угол, куда вход был запрещен… Лейла робко дотронулась до Ассама. Он вздрогнул и, не поднимая головы, глухо произнес:
— Ты, наверно, презираешь меня?
— Ну зачем так, Ассам? — прошептала Лейла. — Прошу тебя, не надо…
Справившись наконец с собой, Ассам снял ее руку с плеча и, посмотрев на Лейлу с нескрываемой ненавистью, произнес вдруг совершенно спокойным голосом:
— Уходи… Слышишь, уходи. Я не хочу тебя больше видеть. Не хочу видеть… вообще…
Лейла закусила губу и, ничего не сказав, вышла.
Лейла сидела на тахте и вязала жакет. Отца, как обычно, дома не было, мать ушла к тетушке.
— Госпожа, пришел Ассам, — сообщила служанка, входя в комнату.
Спицы остановились в руках Лейлы. Она встала и подошла к окну.
— Передай ему, что мамы нет дома.
— Я ему сказала. Но он говорит, что хочет видеть вас.
— Скажи, Фатима, что я еще не проснулась.
— Я тебя избавлю от этого, Фатима, — улыбаясь, произнес Ассам, входя в комнату. И, прежде чем девушка успела опомниться, как бы шутя вытолкал ее за дверь.
Лейла не повернула головы. Наступило неловкое молчание.
— Что тебе нужно, Ассам? — холодно спросила наконец она, по-прежнему глядя в окно.
— Я… — Ассам запнулся. — Я очень сожалею о случившемся, Лейла.
Она обернулась и внимательно посмотрела на него. Ассам был бледен. Под глазами чернели круги, лицо заметно осунулось, будто после продолжительной болезни.
— О чем ты говоришь, Ассам? — как можно спокойней произнесла Лейла. — Я давно забыла. И считаю, что все кончено.
— Что именно? — настороженно спросил Ассам.
Лейла села на тахту и, ничего не ответив, начала вязать. Она не спеша захватывала спицей нитку, продевала ее в петлю, накидывала, потом повторяла все сначала.
— Ты что имеешь в виду, Лейла? — мягко повторил Ассам.
Лейла сильно потянула крючок, нитка оборвалась.
— Я имею в виду наши отношения, — ответила Лейла, с досадой отбрасывая клубок в сторону. — Считаю, что между нами все кончено.
Ассам взял обеими руками клубок и положил его на тахту.
— Я так и знал. Ты не можешь простить мне, что я не поехал вместе с Махмудом.
Чтобы связать нитку, Лейла стала медленно распускать петли одну за другой, забыв даже, для чего она это делает. Затем, спохватившись, отложила вязанье в сторону и сказала:
— По-моему, ты сам этого хотел!
Ассам молчал.
