Сида подняла на Лейлу глаза, поджала губы и, не сказав ни слова, снова принялась тереть ковер.
Это вывело Ассама из себя. Он грубо приказал:
— А ну-ка, иди отсюда!
Сида не спеша поднялась с пола и протянула:
— Как же так, господин? Оставить ковер невычищенным?
Увидев, что служанка направилась к двери, Лейла с облегчением вздохнула. Но Сида вернулась снова, взяла со стола стакан и вышла из комнаты, поводя бедрами, долговязая и нескладная. В уголках ее губ играла еле уловимая усмешка.
Ассам подошел к девушке и поцеловал ей руки, нежно, едва касаясь губами, будто искупая былую вину.
— Ах, Ассам, — огорченно произнесла Лейла. — Ты знаешь, Махмуд очень изменился. Он стал совсем другой!
— Твой брат слишком впечатлителен, — ответил Ассам. — Как ты думаешь, почему он так тяжело переживал провал демонстрации сорок шестого года? Впрочем, ты ведь была тогда совсем крошкой.
— Я помню, Ассам, и думаю об этом до сих пор…
Она взяла его за руку и повела к выходу. У дверей Лейла остановилась:
— Пожалуй, я не пойду с тобой. Побуду с Джамилей. Пусть Махмуд не знает, что это я уговорила тебя прийти к нему.
На мгновение Лейле показалось, что на Джамиле ее белое платье, то чудесное платье из белого шифона с кружевами, в котором она была похожа на белокрылую птицу… Но в следующую секунду она удивилась нелепости своей мысли. Это было совсем другое платье из белого креп-сатина, расшитое искусственным жемчугом, блестками и камнями.
Джамиля торжествующе спросила:
— Ну, как?
— Очень красиво! Ты в нем как принцесса…
Но в душе Лейла ощущала что-то неприятное, будто Джамиля украла у нее то чудесное белое платье.
Повернувшись к зеркалу, Джамиля заметила:
— Нет, все-таки слишком открыто, такой большой вырез…
Лейла ничего не ответила.
— Ваша Сида такая нахалка, — сказала она, продолжая мысль, которая владела ею. — Я хотела поговорить с Ассамом о Махмуде, а она торчит тут. Говорят — уходи, а она ни с места.
— Сида неравнодушна к Ассаму. Ведь она его подружка.
— Подружка? Как подружка? — переспросила Лейла.
Джамиля покровительственно произнесла:
— Ты, Лейла, совсем наивная… Каждый неженатый молодой человек вынужден это делать… Какой же он мужчина иначе?
Джамиля собрала волосы на затылке и подняла их вверх. Краем глаза она наблюдала, какое впечатление произвели ее слова на Лейлу. Глядя на ее недоумевающее лицо, Джамиля разразилась хохотом.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Лейла, — продолжала она уже с грустью. — Ты думаешь о том вечере… О вечере моей помолвки… Я тогда застала их в кухне… Вошла, чтобы взять горячей воды, зажгла свет — и тут же погасила. Но молчала, чтобы не расстраивать мать…
Лейла встала.
— Ты куда? — спросила Джамиля.
— Пойду… — с трудом выдавила из себя Лейла.
Джамиля укоризненно воскликнула:
— Я понимаю. Тебе не нравится мое платье… Но почему, Лейла? Оно такое красивое! На него ушло больше семи метров, Ты только посмотри…
Джамиля вышла на середину комнаты и несколько раз повернулась на каблучках.
Комната закружилась в глазах Лейлы. Ей показалось, что потолок и пол поменялись местами, стены покачнулись…
— Ну, говори! Видела ли ты что-нибудь подобное? Даже в кино, наверное, не видела!
Не взглянув на платье, Лейла пробормотала:
— Слишком открыто, слишком…
— Ты говоришь про вырез?
— Нет, про все… Ты в нем будто голая…
Джамиля надела болеро, дополнявшее платье.
— А так лучше, старушка? — улыбаясь, спросила она.
Лейла безнадежно покачала головой и ответила почти шепотом:
— Это бесполезно… Все открыто… Ты голая, Джамиля…
Джамиля удивленно посмотрела на Лейлу и вскрикнула. Лицо Лейлы было белое как мел. Она непрерывно оттягивала ворот своего платья.
— Что с тобой, Лейла?
— Ничего.
— Я позову маму…
— Не зови никого, — еле слышно ответила Лейла. — У меня живот разболелся.
— Дать тебе чаю?
Лейла кивнула. Джамиля бросилась в кухню.
Лейла на цыпочках подошла к двери и тихонько выскользнула из квартиры.
Лифт прошел мимо снизу вверх. Она проводила глазами спускающийся противовес. Лейлу, словно магнитом, тоже тянуло вниз. Она почти легла на перила. Руки стали слабеть…
— Лейла! — услышала она сзади себя.
Джамиля схватила ее за плечо.
— Лейла! Ты с ума сошла!
Лейла молчала. Она вдруг ощутила озноб…
— Не оставляй меня, Джамиля, — попросила она.
Когда они вошли в гостиную, Ассам разговаривал с Махмудом. Лейла хотела незаметно проскользнуть в свою комнату, но Махмуд окликнул ее.
— В городе пожар, ты знаешь? — спросил он Лейлу.
— Да, знаю, пожар… — машинально повторила она, чувствуя, что на нее кто-то смотрит…
И вдруг до Лейлы дошло значение этих слов.
— Пожар? Что горит? Где? — испуганно воскликнула она.
— Они подожгли кинотеатры на улице Фуад. Весь город горит, — произнес Махмуд.
— Подожгли город? Зачем? Зачем они это сделали? — В голосе Лейлы стояли слезы.
Махмуд будто не слышал сестры. Джамиля безразлично сидела на краешке тахты, все время помня о своем новом платье.
Ассам тоже молчал. Ответил Лейле Хусейн:
— Люди вышли, чтобы выразить протест против резни в Исмаилии. А королевский дворец и реакционеры, пользуясь благоприятным моментом, решили расправиться с ними.
Махмуд дрожащими пальцами размял сигарету.
— Это предательство. Мы его чувствовали и там, на канале. Пожар — это тоже дело их рук, их последнее слово… Это значит конец всему, за что мы сражались на канале… Это конец!
Лейла положила голову на стол. В большом зеркале отражались красные лучи. Что это — закат или пламя? Она смотрела на алые отблески… В зеркале плясали языки пламени. Они притягивали, зачаровывали девушку. Как будто издали она слышала голос Хусейна:
— Нет, Исмаилия не сдастся! Город станет военным лагерем. Он будет бороться до конца. Конечно, и
