наконец, что все это правда, он с гордостью сказал себе: «Вот на что способны египтяне! Я ведь тоже египтянин!»
И все же его охватил ужас, когда стало известно, что восставшие собираются свергнуть короля. Ведь испокон веков было установлено, что король правит, а египтяне подчиняются. Такой порядок существует, сколько вертится земля… И как людям могло прийти в голову изменить его?
Но когда радио принесло весть об изгнании короля из Египта, на глаза Мухаммеда Сулеймана навернулись слезы. То были слезы и страха и гордости.
Лейла узнала об этом на улице. Рабочий в синем комбинезоне ехал навстречу на велосипеде и, размахивая рукой, выкрикивал какие-то слова. И везде, где он проезжал, тотчас собирались группы людей. Приближаясь к Лейле, рабочий поднял руку, как бы приветствуя ее, и радостно крикнул: «Короля больше нет! Королю конец!» Затем повернулся к босоногому мальчишке, попавшемуся ему навстречу, и снова повторил эти слова.
Лейла остановилась, потом повернула обратно. Догнала велосипедиста, чтобы убедиться, не ослышалась ли. Люди окружили рабочего, пытались разузнать подробности. А он все повторял, сияя белозубой улыбкой: «Короля больше нет! Королю конец!» Лейла протянула ему руку. Он крепко пожал ее и сказал:
— Поздравляю!
— Поздравляю!.. Поздравляю!.. Поздравляю!.. — слышалось со всех сторон, как будто люди забыли другие слова.
Словно рухнула невидимая стена, разделявшая их до сих пор. Все смеялись, пожимали руки, обнимали друг друга. Лейла стояла среди ликующей толпы и чувствовала себя ее частицей. Ведь все они составляют одну семью, одно целое. Лейла была счастлива и горда, что у нее есть общее с этими людьми. Ей не хотелось, чтобы они расходились, чтобы этот простой парень с такой очаровательной улыбкой покинул их. Но рабочий уже вскочил на велосипед и, помахав рукой, двинулся дальше.
Двери камер сотрясались от мощных ударов, заключенные громко кричали: «Да здравствует Египет! Да здравствует революция! Долой империализм!»
Наконец начальник тюрьмы приказал открыть камеры. Заключенные стали обнимать надзирателей, люди смеялись и плакали. Один из заключенных пустился в пляс. Его окружили, стали аплодировать. Чей-то голос запел:
На какой-то миг наступила тишина. И вдруг песню подхватили новые голоса.
Вскоре они слились в единый могучий хор граждан всего Египта.
Хусейн и Махмуд гуляли по тюремному дворику.
— Ну, что я тебе говорил? Кто оказался прав? — радовался Хусейн.
Махмуд развел руками:
— Разве можно было предвидеть? Кто мог подумать, что все так изменится?
Махмуд сел на скамейку и с удовольствием вытянул ноги.
— О чем ты думаешь? — спросил Хусейн.
— О том, как бы побриться, принять горячую ванну и лечь в чистую постель, — ответил Махмуд, проведя рукой по небритой щеке, Хусейн засмеялся:
— Ты счастливчик! Дома у тебя полный комфорт, ждут мать и сестра… У тебя, по-моему, чудесная сестра, — добавил он.
Махмуд посмотрел на друга:
— А почему ты до сих пор не женишься, Хусейн? Тогда и тебя дома ждали бы…
— Я беден, устаз[10]!
— Два года работал в такой солидной фирме и вдруг — беден. Не понимаю… Сколько же ты зарабатывал?
— Тридцать пять фунтов.
— Скопил хоть сколько-нибудь?
— Скопил.
— И что же?
Хусейн пожал плечами:
— Выдал замуж сестру и избавился от бремени денег.
Махмуд покачал головой:
— А как же теперь? Выходит, из-за сестры ты не сможешь поехать учиться?
— Я и не хочу никуда уезжать, — ответил Хусейн.
— Что же ты собираешься делать? Ведь сейчас все складывается как нельзя лучше для учебы.
— Надо подождать месяц-два, пока не стабилизуется положение. А потом мы, наверно, понадобимся.
— Кому?
— Революции.
— Надеешься получить пост министра общественных работ?
Хусейн засмеялся.
— Мы должны быть ко всему готовы, Махмуд, — сказал он серьезно. — Англичане не станут сидеть сложа руки. Маловероятно, чтобы они, видя, как Египет уплывает из их рук, ничего не предприняли.
— Нам, мой дорогой, нечего теперь беспокоиться, за все несет ответственность армия, — возразил Махмуд.
— Нет, мы все должны беспокоиться, — ответил Хусейн. — Каждый, кто остался в живых, несет ответственность за судьбу своей родины.
Махмуд раздраженно проговорил:
— Ну и сиди себе на здоровье! Жди у моря погоды! Таким, как ты, это занятие по душе!
Хусейн покраснел, но сдержался. Он понимал, что сейчас не время укорять Махмуда, взывать к его сознательности, когда тот находится на перепутье. Махмуд смело смотрел в лицо смерти, но не мог вынести предательства, которое он увидел на канале, в Каире, а потом в тюрьме. Столкнувшись с действительностью, такой, как она есть, он сразу пал духом, замкнулся в себе.
— Извини меня, Хусейн! — спохватился Махмуд.
Хусейн посмотрел на осунувшееся лицо друга. Такие растерянные и беззащитные глаза бывают у ребенка, узнавшего, что его бессовестно обманули. Хусейн усмехнулся и обнял Махмуда.
— Да, жизнь у меня не устроена. Неудачник я! — сказал Хусейн с горькой усмешкой, возвращаясь к прежнему разговору. — Слушай, — он крепко сжал локоть Махмуда, — я хотел серьезно поговорить с тобой об одном деле. Оно, правда, касается меня лично…
Махмуд с любопытством посмотрел на друга:
— Что за дело, Хусейн?
Но Хусейн, видно передумав, отпустил локоть Махмуда и прибавил шагу.
— Что за дело, Хусейн? Ну говори же, — повторил Махмуд.
— Нет, Махмуд… Об этом лучше потом… Эта проблема касается меня одного. Мне одному, видно, и надо решать ее.
