– Мы скоро вернемся, сладенький, – Тая погладила его расписную морду, – и мамочки пойдут с тобой гулятеньки.
– Идем, а то опоздаем.
Народу в орденоносном метрополитене было непривычно мало, и подавляющее большинство походило на неожиданно разбуженных зомби. Кто с бутылкой пива, кто с банкой коктейля, и взгляды, устремленные сквозь время и пространство. А я то беспокоилась, что на такую колоритную парочку, как мы с Тайкой будут оборачиваться и мужчины, и женщины, и дети, и собаки, оказалось – зря волновалась, нас в упор никто не замечал. Москвичи и гости Столицы находились в тяжком состоянии беспросветного праздника и существовали где-то очень далеко, возможно в недоступном нашему сознанию параллельном мире.
На станцию Марксистская мы прибыли на пятнадцать минут раньше оговоренного срока и приготовились морозить сопли в ожидании Володеньки, но он уже топтался у выхода с букетом из трех обмороженных гвоздик в одной руке и тортом в другой. Какой галантный у меня кавалер, прямо загляденье. Вова не замечал нас до тех пор, пока мы не подошли к нему вплотную.
– Привет, – сказала Тайка.
Вова посмотрел на нее, на меня и на его лице не отразилось ни тени узнавания. Вот так фокус.
– Вова, это мы! – внятно, членораздельно произнесла подруга. – Сена и Тая!
Должно быть, так сильно удивился Вова впервые в своей жизни, он даже рот приоткрыл, хорошо хоть струйка слюны не потекла. Довольные произведенным эффектом, мы подхватили его под белы рученьки и поинтересовались, куда, собственно говоря, следовать дальше?
– А-а-а-а-а… – начал обретать дар речи суженый-ряженый, – а я вас и не узнал даже!
– Детектив обязан уметь перевоплощаться, – назидательно произнесла мисс Ливанова-Марпл. – Ну, так что, мы идем или глазки строим?
– Да, да, идемте, я вон там припарковался.
И Вова поспешил к своему транспортному средству, позабыв вручить нам торт с чахлыми гвоздиками.
Подскочив к потрепанному «Мерседесу», должно быть еще довоенного выпуска, Вова отключил сигнализацию и жестом пригласил нас присаживаться. Я не стала лезть на переднее сидение, скромненько устроилась позади, а Таисия Великолепная плюхнулась рядом с водителем. Как только челка в салон поместилась – не понятно.
Ехали мы от силы минут десять и завернули во двор пятиэтажных домов. Я слегка удивилась, что отец Володи, по его словам весьма и весьма обеспеченный человек, изволит проживать в таком…мягко говоря далеком от элитарности здании. Володя должно быть спинным мозгом протелепатировал мои мысли и сказал:
– Отец тут родился, вырос и ни в какую не желает переезжать, говорит, что только здесь чувствует себя дома.
– Что ж, бывает… – как-то не очень в тему изрекла Тайка, и полезла из машины на свободу.
Обитало благородное семейство на четвертом этаже и, что самое примечательное, три из четырех квартир на лестничной площадке принадлежали папику Вовика. Они были объединены в одну! Это Володенька поведал покуда мы вскарабкивались на четвертый этаж. Что ж, неплохо, неплохо, можно и поностальгировать о детстве и отрочестве в гнилой пятиэтажке, ежели скупил практически весь этаж. Хотя лично я, будь у меня лишний миллион долларей, поехала бы в жилой комплекс «Алые паруса», там такой миленький причальчик… да и вообще, как пишут в рекламных проспектах: «очень развита инфраструктура».
Тяжело дыша, мы подошли к двери, обитой (ни фига себе какой!) малиновой кожей. Бронзовая ручка, бронзовые цифры, даже глазок и тот, едрена вошь, бронзовый! И вся лестничная клетка прям евроремонтом отделана, только полотен старых мастеров на стенах не хватало. Да-а-а, на месте Вовы я бы сильно распереживалась от присутствия мачехи, вбивающей клинья между ним и папой, теперь его можно было понять… и это еще мы квартиру не видали, один только подъезд. Предчувствуя массу поражающих воображение вещей, ожидающих нас за этой шикарной дверью, Таисия заранее мужалась, она вообще с большим трудом переносила чужое богатство, ну аллергия у человека, это надо понимать…
Увидав, что мы уже отдышались, Вова нажал кнопочку звонка (к сожалению, не успела рассмотреть, бронзовый он или нет), раздалось чинное динь-до-о-о-он, и мы с Таюхой, как по команде растянули губки в резиновых улыбках. Когда мы волнуемся или нам страшно, а требуется изобразить веселье, мы всегда улыбаемся такими жуткими улыбками, и это никак не лечится.
Щелкнул один замок, щелкнул второй, дверь отворилась и нашим взорам предстал высокий седовласый господин прямо таки Эрмитажной красоты. Почему мне сразу же пришло на ум сравнение с Эрмитажем? Просто весь его внешний вид от тщательно выглаженных темно-серых брюк, белоснежной рубашки, галстука (да, да, он еще и в галстук нарядился в собственном-то доме!), до – без лишних реверансов – высоко породистого лица с изумительно правильными чертами, глазами цвета берлинской лазури и идеально вычерченной линией губ – производил благородно-портретное впечатление. А подбородок, а осанка, а тщательно подстриженные густющие волосы «перец с солью»… в общем, если Вовин папа не имел дворянских корней, уходящих прямиком куда-нибудь аж к Ярославу Мудрому, можете смело бросить в меня грязью. Внешний вид хозяина дома произвел на нас с Тайкой столь сильное впечатление, что мы практически перестали контролировать лица.
– Привет, пап, – сказал Вова, и это привело нас в чувства, мы даже начали моргать.
– Здравствуйте, здравствуйте, – он лучезарно и, что самое удивительное, искренне улыбнулся, хотя я на его месте завопила бы от ужаса, увидав родное чадо в компании подобных вурдалаков. – Очень рад, проходите, пожалуйста.
На негнущихся ногах мы переступили порог и очутились в огромном холле, обставленном чудесной мебелью под старину. А на полу, между прочим, красовался пушистый ковер цвета шампанского. Ни какой-то там половик или дорожка, а – следите за моей мыслью – пушистый ковер в прихожей. Хотя, разумеется, «прихожей» называть это помещение не имело никакого смысла.
– Пап, познакомься, это Тая.
Улыбаясь так, будто он только и ждал всю свою жизнь этой минуты, папа протянул подруге руку ладонью вверх, видимо, намереваясь взять и поцеловать ее конечность, но моя великосветская львица схватила его руку, яростно потрясла в приветствии, при этом зачем-то шаркнула копытом, коротко поклонившись, как гусар. Можно сказать, что позор начался прямо с порога…
– Папа, а это Сена, – или мне показалось, или Вова и впрямь произнес мое имя с нежностью… Черт, я же его девушка, это надо помнить, нельзя отвлекаться ни на минуту!
– Очень, очень приятно, – он взял мою лапку, чуть склонился и коснулся губами запястья. – Аркадий Дмитриевич. Володя, ты проводи девушек в гостиную, а я посмотрю, не нужна ли Вике помощь, она с самого утра на кухне колдует. Давай, Вова, поставлю цветы в воду, а торт в холодильник.
Меня чуть слеза не прошибла. А я-то думала, такие мужчины только в соплистых любовных романах существуют. Интересно, что побудило Вовину маму уехать от такого господина в Геленджик? И я поняла, что покуда это не выясню, покой мне даже не приснится. Аркадий Дмитриевич скрылся в недрах своей замечательной жилплощади, а Вова снабдил нас тапочками и повел в гостиную. Да-а-а-а, обстановка впечатляла! Причем никакой тяжелой давящей помпезной роскоши, которую так страстно любят нувориши, а сплошная демонстрация отменного вкуса с пола до потолка. Я из такой квартиры вообще никогда бы на улицу не выходила, какой уж тут Геленджик, господа присяжные и заседатели…
Гостиная – помещение метров двадцать на тридцать, все было выдержано в бело-голубых тонах. Ну, прямо все-все-все кругом белое и голубое, весьма аристократично, надо заметить. Да уж, повезло Аркадию Дмитриевичу с дизайнерами, даже верится с трудом, что находишься в обыкновенной скучной, безрадостной пятиэтажке.
– Садитесь, – Вова кивнул на длинный стол, персон на двадцать, инкрустированный мозаикой, – располагайтесь, я сейчас приду.
И покинул помещение, оставив нас в гордом одиночестве, что оказалось весьма кстати, ибо нам требовалось время для маломальской адаптации.
– М-да… – задумчиво произнесла Таиска, разглядывая бутафорский камин и напольные часы под потолок, – нет счастья в жизни и не предвидится.
