командировке.
Бонасеева была девушка светская во всех отношениях, то есть хорошо одевалась и называла всех артистов уменьшительными именами. Знала всё об актёрах, директорах, певцах, писателях, кто с кем, когда и от кого. Но вела себя в то же время не вызывающе, то есть не вызывала неприятных чувств ни у кого. Вартаняну комнату выделили чистую, светлую, за умеренную плату.
После продажи автомобиля деньги у Вартаняна водились, и новые друзья наперебой советовали ему, как лучше от них избавиться. Атасов предложил заказать хороший ужин, а остальные деньги пустить в дело. Порточенко глубокомысленно изрёк: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» — и начал поучать Вартаняна, как с его деньгами легче всего завести полезные знакомства. Арамич сказал, что стоящие друзья, как и деньги, приходят и уходят и лишь интерес к женщине — то незыблемое чувство, которое не только не зависит от наличия больших денег, но и обостряется, когда денег нет вовсе.
Решили совместить совет Атасова с советом Порточенко, чтобы потом, уже поев и войдя в силу, последовать чаяниям Арамича, если состояние равновесия будет присуще всем в достаточной мере.
С ужином в субботу тянуть не стали. Порточенко мимоходом извлёк из-за угла какого-то добротного малого с усами ниже подбородка и сообщил, что это и есть первый из ста нужных ему, Вартаняну, друзей, если считать по рублю за каждого. Малый был весь в джинсах и фирменных этикетках.
— Планшеев, — представился он Вартаняну, — капитан-наставник судьбы, штурман жизненных трасс и лоцман бухты счастья.
— Он был моряком дальнего плавания, — пояснил Порточенко, — собирался в Африку, пока в Находке команда не списала его за борт, не дожидаясь решения товарищеского суда.
— Ты, лоцман, скажи лучше, где мы сядем на мель? — остановил словоизлияния Атасов.
— Это у нас всё равно что в два пальца свистнуть, — оживился Планшеев. — Табаним в сторону Дома творчества интеллигенции. Сегодня туда свежих официанток завезли на практику, так что если граждане желают, то…
Благополучно миновали группу воркующих на входе женщин, которым Планшеев тут же вручил небольшие, но надолго запоминающиеся сувениры. Расположились в уютном, отделанном под старину зале. Подлетел вежливый и предупредительный официант в бархатном пиджаке и положил на стол меню. Порточенко сразу же передвинул его Вартаняну и распорядился:
— Заказывайте, наш друг!
Вартанян открыл меню и начал читать его с выражением про себя, но тут в дело вмешался Атасов. Он взял у Вартаняна меню, закрыл его, подозвал официанта, который, к счастью, не успел как следует спрятаться, поговорил с ним о чём-то, после чего официант ушёл, а Атасов спросил Планшеева:
— Ну а где же твои практикантки на десерт? Арамич вряд ли согласится в случае чего заменить их компотом. Не правда ли, мой друг?
Планшеев и Арамич промолчали, зато вмешался Порточенко:
— Ничего, пусть наш новый друг сперва попрактикуется на компоте, а практиканток в столице всегда хватало.
Все засмеялись. Вартанян почувствовал, что краснеет. Обстановка становилась всё более непринуждённой. На столике стараниями официанта появился коньяк в окружении множества закусок.
Планшеев, как видно, близко знал творческую интеллигенцию: время от времени он вскакивал, здоровался с проходящими мимо творческими личностями, о чём-то с ними договаривался и непременно, возвращаясь к столу, говорил:
— Вот подонок. Бездарь, а туда же…
Через полчаса за столиком начался лёгкий галдёж. Потом из него стали выделяться отдельные голоса: новые друзья Вартаняна выясняли его биографические данные. Особенно поразило их почему-то известие о том, что Вартанян хочет стать инженером. Все сразу оторопело замолчали, когда он сказал об этом.
— Мой юный друг, — после длинной паузы обратился к Вартаняну Атасов, — для того чтобы стать инженером, не обязательно ехать в столицу, а ехать в столицу для того, чтобы стать инженером, и вовсе неуместно.
— Простите меня за некоторую назойливость, — вступил в разговор Арамич. — Мне бы хотелось уточнить, в какой области техники вы намереваетесь приложить себя в качестве инженера? Дело в том, что некоторые инженерские должности всё-таки имеют смысл, если на них сидят уважающие себя люди. Я имею в виду, например, инженеров на станциях техобслуживания и в прочих подобных организациях.
— Но чтобы работать в таких шарагах, не обязательно учиться шесть лет, — пробасил Порточенко.
— Скажу более того, — продолжал Арамич, — учиться в таких ситуациях даже вредно. Надо только получить диплом инженера — и всё.
Вартаняном овладело недоумение.
— Как же можно получить диплом, если не учиться? — спросил он.
Дружный смех был ему ответом, которого он не понял, но, чтобы не выглядеть дураком, понимающе закивал головой.
— Так вот, — продолжал Арамич, — я полагаю, вас как раз привлекает такая сфера инженерного труда? Если так, то это весьма похвально.
— Не совсем, — неуверенно ответил Вартанян. — Дело в том, что недалеко от нашей школы есть большой металлургический комбинат. Когда я был в девятом классе, нас водили туда на экскурсию. И с тех пор я понял, что хочу быть инженером, стоять у пульта прокатного стана и одним движением руки превращать болванку металла в тонкую ленту проката. Это ведь так прекрасно.
Воцарилось невольное молчание, пользуясь которым неунывающий Планшеев разлил коньяк и по старой привычке поставил очередную бутылку, быстро опустевшую, к ножке своего стула.
— Да-а-а, — промолвил Порточенко, явно не в состоянии сказать что-либо более информативное.
Выпили задумчиво и молча закусывали. Первым заговорил Арамич:
— Я что-то не очень понимаю, какой смысл современному человеку проводить время у прокатного стана.
При этом он ни к кому конкретно не обращался, но Вартанян понял, что вопрос прежде всего относится к нему.
— Ну как же, — горячо заговорил он, — ведь металлургия — основа всей промышленности.
— Я не против основ, — продолжал полемизировать Арамич, — но только если бы все вдруг подались на прокатный стан, то кто бы занимался удовлетворением потребностей человечества и, в первую очередь, своих собственных?
— Действительно, — поддержал его Планшеев, тоскливо оглядывая батарею пустых бутылок возле своего стула, — зачем вам прокатный стан? Даже если вы сумеете удачно пронести его через проходную, кто его у вас купит?
В это время принесли горячее. Планшеева этот акт подвинул на новый разлив коньяка по рюмкам. Атасов что-то ворчал по поводу люля-кебаба: ему казалось, что люля-кебаб должен выглядеть не так. Порточенко не казалось ничего, он ел, а Арамич дал волю своему красноречию.
— Ввиду того, — декларировал он, — что основные страсти человечества всегда кипели вокруг реализации и распределения конечных продуктов всей его деятельности, настоящий мужчина должен постараться занять ключевые позиции в системе этого распределения. На прокатных и других станах всегда найдётся место для тех, кто эти позиции занять не сумел.
— Или не захотел, — добавил Порточенко.
— Во даёт учёный-то наш! — восхищённо произнёс Планшеев, уже опираясь одной рукой на полупустую бутылку коньяка.
Вартанян сидел безмолвно, очарованный завершённостью формулировок и их талантливым звучанием. Порточенко сосредоточенно потушил сигарету в соусе и, хлопнув Арамича по спине, сказал:
— Драйзер!
— Опять обзываешься? — нехотя огрызнулся Арамич и принялся за остывший люля-кебаб, активно
