Под липой пение ос.Юная мать, пышная матьВ короне из желтых волос,С глазами святой,Пришла в тени почитать —Но книжка в крапиве густой…Трехлетняя дочьУпрямоТянет чужого верзилу: «Прочь!Не смей целовать мою маму!»Семиклассник не слышит,Прилип, как полип,Тонет, трясется и пышет.В смущенье и гневеМать наклонилась за книжкой:«Мальчишка!При Еве!»Встала, поправила складкуИ дочке дала шоколадку.Сладостен первый капкан!Три блаженных недели,Скрывая от всех, как артист,Носил гимназист в проснувшемся телеЭдем и вулкан.Не веря губам и зубам,До боли счастливый,Впивался при лунном разливеВ полные губы…Гигантские трубы,Ликуя, звенели в висках,Сердце, в горячих тисках,Толкаясь о складки тужурки,Играло с хозяином в жмурки,—Но ясно и чистоГорели глаза гимназиста.Вот и развязка:Юная мать, пышная матьСадится с дочкой в коляску —Уезжает к какому-то мужу.Склонилась мучительно близко,В глазах улыбка и стужа,Из ладони белеет наружу —Записка!Под крышей, пластом,Семиклассник лежит на диванеВниз животом.В тумане,Пунцовый, как мак,Читает в шестнадцатый разОдинокое слово: «Дурак!»И искры сверкают из глазРешительно, гордо и грозно.Но поздно…<1911>
Арон Фарфурник застукал наследницу дочкуС голодранцем студентом Эпштейном:Они целовались! Под сливой у старых качелей.Арон, выгоняя Эпштейна, измял ему страшно сорочку,Дочку запер в кладовку и долго сопел над бассейном,Где плавали красные рыбки: «Несчастный капцан!»Что было! Эпштейна чуть-чуть не съели собаки,Madame иссморкала от горя четыре платка,А бурный Фарфурник разбил фамильный поднос.
