— Заидал, есть у меня одна просьба. — Признаюсь, задумчиво поглядывая на спутников, пирующих поодаль. — Этот мой раб, Алик, он певец. Попроси его спеть, а потом я тебе скажу, чего хочу.
Я не был, признаться, готов к тому, что привелось услышать. В моем мире очень много людей с прекрасными голосами, да и на других планетах я слышал, как поют лучшие певцы. Но после пения Алика с минуту сидел, не в состоянии говорить. Да и весь огромный тронный зал, где лесовики праздновали одновременно свадьбу и коронацию новой вершины, замер, потрясенный необычайно чистым и глубоким тембром голоса горца.
— Спасибо тебе за такой подарок, я еще не слышал такого пенья, — растроганно говорит Заидал, — но что ты хотела?
— Знаешь, он пошел на скалу, потому что нечем кормить детей. Жена продала последние платья. Алексарио слишком горд, чтобы брать деньги за пение, зато кормит всех, кто приезжает в замок его послушать. Если хочешь помочь, посылай его жене денег на еду, а он за это будет приезжать к тебе петь на праздники.
— Но ведь ты сказала, что он твой раб? — испытующе глядит Заидал.
— Ненадолго. — Качаю головой. — Доведу до дома и отдам жене.
— Мне вроде говорили, что ты обещала его никому не продавать?
— Обещала! — твердо подтверждаю я. — Не продавать! Не дарить — не обещала!
— Тогда договорились! — весело ухмыляется мудрая вершина.
В Трайне мы пересаживаемся из коляски на ожидающих нас на постоялом дворе верблюдов. Хозяин трактира и прислуга буквально стелятся, чтоб угодить нам. Да уж, в лесном краю слухи распространяются с быстротой молнии. Впрочем, так же быстро действовал сегодня и Заид. Еще не успело взойти солнце, а королева с сыном уже отбыли в дальний поселок на постоянное место жительства. Старого короля перенесли в другие, более подобающие покои, выбросив попутно все его пузырьки. Я сам, ругая себя за доброту, написал ему рецепт лекарства, незаметно для окружающих продиагностировав больного с помощью мику. Потом спешно была проведена церемония передачи власти, и к завтраку лесной народ уже имел законный повод пить пиво и медовуху за новую вершину мудрого дерева.
Поздно вечером останавливаемся на отдых в небольшой деревушке. Выбрав таверну почище, решаю переночевать здесь. Пока Ориз устраивает на заднем дворе верблюдов, занимаем в холле место за столом. Почти за всеми столами расположились торговцы рабами, возвращающиеся со скалы. Рабы сидят на полу, жадно поедая простой хлеб. Лето было засушливое, неурожайное, и, чтобы расплатится с долгами, многие пустынники, степняки и даже поморы продаются в рабство. Глядя на них, Алик притих, его брови горестно сдвинуты, а губы поджаты.
— Марта, а где мой ошейник? — болтая ложкой в супе, внезапно интересуется он.
— Не знаю, — чуть не поперхнувшись, выдавливаю я, вспоминая, что бросил символ рабства в окно повозки, когда Грас вернул его мне, — а зачем он тебе понадобился?
— Но я же раб! — горько усмехается он. — И должен носить ошейник.
— Ничего в законе про это не сказано! — холодно обрываю его, — как хозяин захочет, так и делает!
— Но Ориз же носит! — не сдается Алик. — Чем я лучше его?
— Ничем не лучше! — серьезно подтверждаю я, и прошу у пустынника, протиснувшегося к столу, — Ориз, дай-ка мне твой ошейник!
— А зачем тебе? — строптиво глядит пустынник.
— Нужно!
— Только не теряй, он удобный, я там дырочку по себе проколол, — хозяйственно ворчит Ориз, снимая ошейник.
— Ладно, не потеряю, — бурчу, пряча ошейник в карман, не забыть бы где-нибудь по пути выкинуть.
— Грас, скажи, а что в той стороне? — продолжаю осторожно расспрашивать горца, разглядывая открывшуюся перед нами панораму.
Здесь, на самом высоком месте Камтанского хребта, все путники, преодолевшие крутой подъем, останавливаются на отдых. Расчистив небольшую площадку, какой-то предприимчивый горец построил тут каменную харчевню, пообедать в которой остановились и мы. Пока Ориз обихаживает верблюдов, а Алик договаривается насчет еды, я сижу на скамье у невысокого парапета, любуясь на освещенные солнцем сахарные вершины гор.
— Там Райхан, разве ты там не была?
— Не помню, чтоб я это говорила, — качаю головой, — а в этой что?
— Там только мелкие поселки горцев, да несколько рудников!
— А прямо, вот в этих высоких горах, тоже рудники? — безразлично произношу, стараясь не выдать волненье, ведь именно в этом направлении ушли разведчики.
— Нет там рудников, и не живет никто, — неожиданно сухо отрезает горец, — склоны очень крутые.
— Зато какие красивые, — с неподдельным разочарованием вздыхаю я, — а что за ними, сразу море?
— Там за горами сначала старые рудники, потом море. Но туда давно никто не ходит, плохое место.
А вот это первая зацепка. Нужно будет запросить базу. Мы договорились, что на первый сеанс связи я выйду, когда прибуду в Райхан. Город настолько забит в это время года различным людом, что в случае чего мне нетрудно будет скрыться.
— А где Лакута? — интересуюсь, чтоб увести разговор от опасной темы, и по сжавшимся кулакам горца понимаю, как он ждал этого вопроса.
— Там, между Райханом и теми горами. — Выдыхает Грас и, не дождавшись расспросов, осторожно интересуется, — А ты хочешь поехать в Лакуту?
— Ну, ты же и сам понимаешь, что мне придется туда ехать, — усмехаюсь я, отворачиваясь к столу, на котором рабы расставляют еду.
За обедом болтает один Ориз, он встретил знакомых и успел обменяться новостями. Выяснив, кого куда купили, пустынник, похоже, обнаружил, что ему повезло больше других. И очень загордился, считая это, по-видимому, своей заслугой. Алик презрительно морщится, слушая хвастливые излияния пустынника.
— А ты не рассказал своим знакомым, что я обещала сбросить тебя с этой горы, если ты еще хоть раз что-нибудь украдешь? — лениво интересуюсь у Ориза, на всякий случай сканируя окружающих.
— А ты разве обещала? — упавшим голосом спрашивает он, опасливо отодвигаясь подальше.
— Ну, может, забыла, — соглашаюсь я, — так вот, обещаю сейчас. Откуда у тебя в кармане флакон?
— Так ведь их выкинули, там во дворце, я подобрал, это же не воровство! — слабо протестует Ориз.
— Дай сюда! — требую я.
Действительно, это тот самый флакон из-под яда, который я вырвал из рук королевы. Осторожно взяв в руки, небрежно рассматриваю строгий сосуд темного стекла, как вдруг, случайно взглянув сквозь него на светильник, вижу знакомые узоры. Те же самые, что и на кольце королевы. Хотел бы я знать, имеет флакон какое-нибудь отношение к жрецам, или это просто метка королевы. Во всяком случае, пока рано его выбрасывать, решаю я, засовывая флакон в карман под несчастные вздохи пустынника.
— А в Лакуту на верблюдах не проехать, — вскользь бросает Грас после обеда, словно случайно оказавшись рядом со мной.
Алик и Ориз заняты погрузкой нашего нехитрого багажа на верблюдов, вокруг суетятся чужие рабы и слуги, только Грас почему-то отлынивает от работы. Кстати, я замечаю это уже не первый раз.
