смущенно и выбежал в кухню.
— Глаза у тебя, сынок, на мокром месте, — про себя сказал Карп Данилович, растроганно и нежно глядя вслед Парфентию. Он знал впечатлительную натуру сына. Бывало, Парфуша читает вслух какую- нибудь книжку и, когда доходит до места, где побеждает или гибнет любимый герой, вдруг голос его дрогнет и оборвется на полуслове. Чтобы скрыть и оправдать заминку, он щурится, старается проглотить застрявший в горле тяжелый комок и делает вид, что разбирает неразборчиво напечатанное слово. А потом, вдруг, не выдержав, отворачивается и молча выбегает из хаты.
— Куда ты? — будто не заметив, строго спросит отец.
— Воды напиться, — бросит Парфентий в ответ и долго «пьет воду», усиленно гремя кружкой. А вернется с покрасневшими глазами, а то и вовсе не вернется.
Так произошло и сейчас. Парфентий пробыл в кухне несколько минут и вернулся в пиджаке и фуражке, низко надвинутой на лоб, чтобы скрыть глаза.
Со двора вошла мать.
— Куда ты собрался? — удивленно спросила она.
— Нужно, мама. Я ненадолго, к Мите Попику.
— Так поздно? Спят теперь все.
— Может, и спят все, а Митя не спит, уж я знаю. — Смотри, сынок, нарвешься на кого.
— Не беспокойся, мама, не нарвусь. Я знаю, как пройти. — Парфентий вопросительно посмотрел на отца.
— Иди, иди, сынок, раз нужно. Только осторожнее, — улыбнулся отец.
Парфентий зашел в другую половину хаты и некоторое время что-то делал там, чего-то искал, звякая ведром. Затем, просунув в полуоткрытую дверь голову, весело засмеялся.
— Я скоро, мама, вернусь.
— Ступай, ступай, — подбадривающе бросил отец. И выждав, когда за Парфентием энергично хлопнула наружная дверь, ласково произнес:
— Хороший сын у нас, Лукия.
Лукия Кондратьевна укоризненно посмотрела на мужа.
— Ох, батько, балуешь ты его. Не будет добра, коли хлопчик по ночам пропадать начнет в такое время.
— Скучно ему, Лукия, тоска грызет хлопца, вот он и бежит поделиться с другом, — резонно пояснил Карп Данилович.
Сам он чувствовал и глубоко понимал, что не простое общение с товарищами так влечет сына. Карп Данилович наблюдал, как молодежь села всем существом своим протестует против угнетателей. Он замечал, что к словам Парфентия особенно прислушиваются товарищи, и тайная отцовская гордость за сына росла и ширилась в его душе.
Глава 16
МАЛЕНЬКИЙ СТРАННИК
В больших, не по росту сапогах, перевязанных веревками, в рыжем домотканного деревенского сукна пиджаке, в шапке, нахлобученной до глаз, бродил по селу от хаты к хате мальчик и жалобным голосом просил милостыню:
— Тетечка, милая, подайте христа ради кусочек хлебушка или картошечку.
Сердобольные люди выходили на этот просящий голос и протягивали через порог подаяние. Тогда маленький нищий привычным жестом снимал свою, непомерно большую шапку, истово крестился и, уронив голову на грудь, как-то по особому смиренно, нараспев тянул:
— Спасибо, тетечка, спасибо, милая. Дай бог здоровья вам и деточкам вашим.
Старые люди дивились, откуда у мальчика столько благости и смирения. Они участливо спрашивали:
— Сколько годков тебе, хлопчик?
— Одиннадцатый.
— Жив батько?
— Убитый на фронте, — скорбным голосом отвечал мальчик.
— Да, да. Где же теперь кроме, — спохватывалась какая-нибудь женщина, видимо вспомнив своего мужа или сына, и долго затуманенным взором провожала сиротку.
А он, вновь нахлобучив шапку, брел дальше. Жалобно дрожал его голос, невольно вызывая сострадание. — Тетечка, милая, подайте христа ради… И где-то снова приоткрывалась дверь и натруженная, узловатая старушечья рука протягивала просящему милостыню.
Люди давали, что могли. А он принимал подаяние, истово крестился, благодарил нараспев и брел дальше: — Тетечка, милая, подайте христа ради… Мальчик остановился возле хаты с палисадником на камышовой загородкой и двумя абрикосовыми деревьями перед окнами. Рядом, вдоль улицы, длинный белый сарай, большущая печь у самой дороги. Справа пустырь, слева — овражек.
— Эта самая, — шепчет про себя мальчуган и тихонько направляется к хате.
— Тетечка, милая, подайте христа ради хлебушка или картошечку.
На пороге сеней появляется женщина, до глаз повязанная клетчатым платком, и, обернувшись, кричит в хату:
— Парфуша, дай хлопчику коржик.
Маленький нищий терпеливо ждет. Сердце его бьется часто, сильными толчками, так бьется сердце только от большого волнения.
Парфентий шагнул через порог на улицу и молча подал мальчику небольшой корж, исколотый вилкой. Глаза у юноши голубые и теплые.
Нищий, не снимая шапки, поблагодарил юношу, но уходить медлил и только пристально смотрел сначала в глаза Парфентия, потом на его лоб, по которому вилась светлая, волнистая прядь волос.
— Что ты смотришь? — удивился Парфентий.
Мальчик улыбнулся.
— А я знаю тебя.
— Ну?
— Давно знаю.
— Даже давно?
— Да, — нищий помолчал. — Ты Парфентий?
— Ну, я Парфентий. — Гречаный, — уже утвердительно сказал мальчик.
— Он самый.
— Я сразу догадался.
— А что такое? — спросил Парфентий. Его начинали смущать и вопросы мальчика, и его пристальный взгляд.
— Я много о тебе слыхал. Говорили, что ты белокурый, правильно. И что глаза у тебя такие же голубые, как у меня, это тоже правильно. Сам вижу.
— Да что ты! — засмеялся Парфентий. — А что еще говорили про меня?
— Еще что? Говорили, что смелый хлопец. Очень смелый, — значительно добавил мальчик, с мальчишеским почитанием глядя на Парфентия.
— Кто же тебе про меня такие сказки рассказывал?
— Человек один, — ответил мальчик загадочно. И при этих словах он энергично взял Парфентия за рукав рубашки и, потянув к себе, прошептал:
— Дело к тебе есть.
Краска возбуждения густо залила лицо Парфентия.
— Говори скорее, хлопец. — Зайдем куда-нибудь.
Парфентий порывисто обнял мальчика за плечи, и они бегом завернули за угол хаты. Здесь был
