пятидесятой и, следовательно, самой лучшей. Солярия настолько же опережала остальные планеты космитов, насколько они опережали Землю. Только солярийцы поняли, как надо жить. Они не собираются в стада и стаи, как животные или как жители Земли, пусть и переселившиеся на другие планеты. Солярийцы живут поодиночке, им служат роботы, друг с другом они, когда хотят, общаются с помощью электроники, но редко приближаются на расстояние видимости. Уже много лет мы не видели людей так, как сейчас видим вас. Но вы ведь только полулюди, и ваше присутствие ограничивает нашу свободу не больше, чем робот или корова.
И все же когда-то солярийцы тоже были полулюдьми. Как бы они ни совершенствовали свою свободу, они не могли достичь идеала, потому что для произведения потомства требовалось сотрудничество двух индивидуумов. Конечно, можно было организовать сбор спермы и яйцеклеток и производить людей в лаборатории, можно было растить детей под присмотром роботов, все это было можно, но полулюди не хотели отказываться от удовольствий. Развивались извращенные эмоциональные пристрастия и свобода исчезала. Вы понимаете, что это следовало изменить?
— Нет, Бандер, — сказал Тревиц, — потому что у нас другое понятие о свободе.
— Потому что вы просто не знаете, что такое свобода. Вы всегда жили в толчее. Вы всегда должны были подчинять свою волю чужой воле, даже в мелочах. Или боролись, чтобы подчинить чужую волю своей. О какой свободе здесь может идти речь? Если нельзя жить так, как хочется, свободы нет!
Итак, земляне снова начали расселяться, их агрессивные толпы хлынули в космос. Космиты, менее стадные, чем земляне, но все же стадные, попытались конкурировать с землянами.
Мы, солярийцы, не стали. Мы знали, что в способности к размножению потерпим неизбежное поражение. Мы ушли в подземелья и прервали все связи с Галактикой. Мы решили, что останемся верны себе любой ценой. Для защиты нашей с виду ненаселенной планеты мы разработали оружие и роботов. Мы уничтожали все прилетающие корабли, и они перестали прилетать. Планету стали считать опустевшей и о нас забыли, чего мы и добивались.
А мы тем временем жили в подземельях и работали над решением своих проблем. Мы произвели тонкие и сложные изменения в генах. Были и неудачи, но успех пришел. Работа длилась много веков и в конце концов мы стали целыми людьми. В организме солярийца есть и мужские, и женские клетки, он может, если захочет, сам для собственного удовольствия произвести оплодотворенную яйцеклетку для дальнейшего выращивания под присмотром квалифицированных роботов.
— Гермафродиты, — сказал Пелорат.
— Это так называется на вашем языке? — безразлично спросил Бандер.- Мы никогда не слышали этого слова.
— Гермафродитизм заводит эволюцию в тупик, — сказал Тревиц. — Все дети оказываются генетическими двойниками своего родителя.
— Ну что ты, — сказал Бандер. — Ты трактуешь эволюцию как метод проб и ошибок, а мы, солярийцы, проектируем своих детей, как пожелаем. Мы можем изменять гены и иногда это делаем… Но мы уже дошли до нашего подземного замка. Войдем. Вечереет, солнце дает меньше тепла, и внутри нам будет удобнее.
На двери не было замков, но при их приближении она открылась и, когда они прошли, закрылась за ними. В комнате-пещере не было окон, и с появлением людей стены засветились. Пол казался голым, но мягко пружинил. В каждом из четырех углов стояло по неподвижному роботу.
— Эта стена, — сказал Бандер и показал на стену напротив двери, с виду такую же, как остальные, — наш видеоэкран. Через этот экран перед нами открывается мир, но это не стесняет нашу свободу, поскольку никто не принуждает нас пользоваться экраном, если мы не желаем.
— А если, — спросил Тревиц, — вы захотите кого-то увидеть, а он не пожелает воспользоваться видеоэкраном?
— Принуждать, — ответил Бандер заносчиво, — мы никого не собираемся. Пусть другие делают, что хотят, лишь бы и нам никто не мешал делать, что хочется.
В комнате было только одно кресло, обращенное к стене-экрану, и Бандер сел в него. Тревиц оглянулся, как бы ожидая, что из пола вырастут дополнительные кресла.
— Можно нам тоже сесть? — спросил он.
— Как хотите, — ответил Бандер.
Блисс с улыбкой села на пол. Пелорат сел рядом с ней. Тревиц упрямо остался стоять.
— Скажите, Бандер, — сказала Блисс, — сколько людей живет на этой планете?
— Говори 'солярийцев', получеловечек Блисс, — ответил Бандер. — Слово 'люди' дискредитировано тем, что так называют себя полулюди. Мы могли бы называть себя целыми людьми, но это слишком громоздко. Правильный термин — 'соляриец'.
— В таком случае, сколько солярийцев живет на этой планете?
— Точно не знаем. Солярийцы не пересчитывают себя. Сотен двенадцать, вероятно.
— Только двенадцать сотен на целой планете?
— Целых двенадцать сотен. Опять ты учитываешь количество, когда мы учитываем качество… Ты не понимаешь свободы. Если хоть один соляриец оспаривает наше господство над любой частью нашей территории, или над любым нашим роботом, или животным, или предметом, наша свобода ограничивается. Чтобы избежать этого, солярийцы живут на таких расстояниях друг от друга, при которых контакт практически отсутствует. Двенадцать сотен солярийцев Солярия выдерживает, и при этом условия близки к идеальным.
— Это значит, что каждое рождение ребенка должно учитываться и уравновешиваться смертью, — сказал Пелорат.
— Безусловно. Но так должно быть на любой планете со стабильным населением, даже на вашей.
— Поскольку смертей у вас немного, значит, и детей немного.
— Действительно.
Пелорат кивнул и замолчал.
— Я хотел бы узнать, — сказал Тревиц, — как вы заставили мое оружие плыть по воздуху.
— Мы предложили тебе в качестве объяснения колдовство. Ты отказываешься принимать такое объяснение?
— Конечно. За кого вы меня принимаете?
— А в сохранение энергии и неизбежное возрастание энтропии ты веришь?
— Верю. Но не верю, что вы изменили эти законы или сдвинули их хоть на микрон, даже за двадцать тысяч лет.
— А вот и сдвинули, получеловечек. Подумай вот о чем. Имеется солнечный свет. — Последовал неожиданно грациозный жест, обозначающий солнечный свет вокруг. — И есть тень. На солнце теплее, чем в тени, и тепло самопроизвольно перетекает из освещенных участков в затененные.
— Я это знаю, — сказал Тревиц.
— Настолько хорошо знаешь, что, вероятно, об этом и не думаешь. А ночью поверхность Солярии теплее, чем объекты за атмосферой, и тепло самопроизвольно перетекает из теплых участков в холодные.
