Таракан-переросток явно намеревался рассказать десяток баек из своей лагерной жизни. Слушать ёшкина жука — процесс долгий и утомительный, и потому Василий прижал палец к губам, мол, не время нынче, брат, для бесед задушевных. Жуча с пониманием кивнул: позже, конечно, без проблем, я поведаю, что и как было…

Но Старлей уже отвернулся от него, размышляя, как бы ненавязчиво вытянуть из ротмистра инфу, чтоб тот не догадался о намерениях Старлея.

— Слышь, Чача, а чего это у тебя такая рожа странная? Будто блин какой-то, хе-хе. И зад у тебя толстый, — очень дипломатично начал беседу Василий.

Ротмистр зарычал, дернулся, и тут же его голова оказалась в жвалах насекомого. Ротмистр задрал руки вверх, примирительно обмяк и успокоился.

— Но-но! Смотри, не убей его раньше времени. Он нам живой еще нужен, — ласково промурлыкала Медуза Горгонер. Инопланетянка возникла из темноты, словно призрак. Уточним: словно призрак с щупальцами.

Жук развел лапами, мол, не проблема, как скажешь, дорогая. Жвала его разомкнулись, ротмистр упал. Он больно ударился коленкой о камень, ойкнул и скривил такое лицо, будто собрался хорошенечко поплакать.

— Ротмистр, не обращайте внимания на Жучу. Да и Василий, я уверена, не замышлял против вас недоброго. Видимо, просто настало время открыть наши карты. То есть, я хотела сказать, ваши карты.

— Мои карты? Вот еще! — фыркнул ротмистр Чача.

Медуза кивнула жуку, тот раздвинул закрылки, мрачной тушей нависнув над собранием заговорщиков. Унылое брюзжание губных гармошек стихло.

— Ну что вы сразу… громко так… Нас заметят! Что вы?.. — Чача разом передумал строить из себя Мальчиша-Кибальчиша. — Я все скажу, я раскрою колоду, не проблема. Давайте поживем сейчас, а другие потом поживут. Мы ведь умные люди! Мы интеллигентные люди, мы всегда сумеем договориться!

— Я не человек, — сказал жук.

— И я не человек, — сказала Горгонер.

Старлей тоже хотел что-нибудь сказать, но не придумал что. Хм-м, давайте поживем сейчас… Где-то Василий такое уже слышал. Вот только где?

— Ну-у… — промямлил ротмистр, — вы умеете разговаривать, вы знаете русский язык, значит, вы люди. Или почти люди. Как всем известно, только тот, кто знает русский язык…

— Спорная теория, — перебила ротмистра Горгонер.

— Более чем, — поддакнул ёшкин жук.

Старлей опять промолчал.

— Дело в том, что нигде во вселенной не придают столько значения языкам, словарям, переводчикам и так далее, всей этой абсолютно надуманной и нежизнеспособной шелухе, — сообщила ротмистру Медуза.

Ёшкин жук подтвердил слова подруги:

— Нигде во вселенной не выделяют столько сил и средств, чтобы преднамеренно создать разногласия. А ваше вавилонское столпотворение — это вообще отдельная песня. И ведь кому-то это надо. Интересно, кому?

Ёшкин жук сделал паузу, Горгонер подхватила:

— Поначалу меня это даже умиляло. Столько восторга: инопланетянка умеет разговаривать без акцента на любом языке Земли. А сейчас — раздражает…

И вот тут прорвало Старлея:

— Хватит трепаться! Не о том говорим. Надо выяснить, что припасено ротмистром для оплаты труда наемников.

— Верно, — смутилась Горгонер.

— Более чем, — попытался покраснеть ёшкин жук, но у него ничего не получилось. Термоупорный бронехитин, обладающий способностью к мимикрии, почему-то засбоил.

— Если нет возражений, я задам ротмистру пару вопросов? — Старлей обвел взглядом присутствующих.

— Да, конечно.

— Задавай, кусок белковой формы жизни, презренная низшая плоть.

— Спасибо, — проскрежетал зубами Василий. — Итак, ротмистр, наколоты ли у вас на груди профили трех мужиков? И чем вы намерены расплачиваться с алиенсами?

Первый вопрос респондент проигнорировал, зато по поводу второго выразился весьма лаконично.

— Е-четырнадцать-двадцать восемь, — сказал Чача.

Горгонер в немом крике зажала щупальцами ротовое отверстие.

У ёшкина жука одновременно подогнулись все лапы.

Джентльмен криво усмехнулся. Или это у него свело челюсть?

И только Старлей так и не понял, как ему надо реагировать.

Все слабей и глуше с каждым часом сердце беспокойное мое. Воронье спускается за мясом, над полями кружит воронье.

Эту старлейскую народную песню не принято орать. Ее принято шептать. А лучше — тихонечко думать. Точнее — не думать, ибо мысли пачкают мозги, а знать, что она где-то, на самом краю подсознания, есть.

Старлей шептал. А вот захотелось! Натягивая оптоволоконную тетиву на лук из рессоры (ёшкин жук согнул рессору), Василий пел о нелегкой доле бойца ВКС, призвание которого — отдать свою жизнь, а если надо — и жизнь товарищей за мирное небо над головами детишек и стариков, проституток и работяг, тратящих куцые авансы на разбавленное пиво и пересоленную воблу.

стукнет ком земли о крышку гроба зайчики рассыплются в пыли чавкнет ненасытная утроба нашей кровью вспоенной земли

Душа болит? Зудит, будто вот-вот из тебя выйдет вся дрянь, выльется потоком убийственного жара, направленного в ростовую мишень, а лучше — в сердце врага? Не противься, отдайся боли, помоги себе. Загадочную субстанцию надо лечить. Регулярно. По возможности эффективно. Телу разрешается сдохнуть в придорожной пыли, упокоиться в канаве, возлечь под каток асфальтоукладчика. Не страшно. Собрать из эфира новое, сдавить осколки мира в целое, наполнить сжиженными газами, а то и подлатать старую плоть — легко и просто. Если умеешь. Старлей умеет. Хуже, если черви небытия вгрызутся в похороненную душу, раздерганную обстоятельствами на миллиарды лоскутов. Вот тут сложнее. То есть вообще никак.

получили все, что мы хотели не сложилось — значит, не склалось над кустом календул вьются шмели колоска горчит сухая ость
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату