Сказав, он факел погасил ногой; Ведь свет для похоти невыносим. Спешит укрыться срам во тьме ночной, И там владычествует он, незрим. Волк жертву душит; схваченная им Кричит овца и судорожно бьется, Пока в руне своем не задохнется. Злодей жгутом белья в ее устах Рыданья, стоны затворить спешит, В скромнейших, непорочнейших слезах Разгоряченное лицо свежит. И похоть ложе чистое сквернит. Когда б смывалось то пятно слезами, Она б рыдала днями и ночами. Что отнято — дороже жизни ей; Что он обрел — готов отдать назад; Миг счастья сменят месяцы скорбей: Насильственный союз борьбой чреват. Сменил желанье отвращенья хлад. Сокровище невинность утеряла, А похоть, вор, еще беднее стала. Коль пес раскормлен, сокол пресыщен, — Тот нюх теряет, этот — легкость крыл, Лениво, неохотно гонит он Ту дичь, которой вид ему так мил. Таков Тарквиний этой ночью был. В желудке стала сладость кислотою; Пожрав себя, желанье гаснет злое. О бездна мерзости, мрачней, чем ночь! Мысль не измерит черной глубины. Пыл пьяный извергает пищу прочь, Еще не видя всей своей вины. Мольбы смирить желанье не властны, Пока оно само не утомится В безумном беге, словно кобылица. Тогда желанье, разом ослабев, С потухшим взором, сморщенным челом, Трусливо позабыв мятежный гнев, Трепещет, как должник перед судом. Когда бунтует плоть, готов с добром Пыл страстный биться, но, утратив силу, Слезливо кается бунтарь унылый. Так было и с Тарквинием, едва Столь вожделенный кубок был испит. Себе изрек он страшные слова: Теперь он срамом на века покрыт. Прекрасный храм души его разбит. Заботы устремляются к руинам — Узнать, что с их злосчастным властелином. Ответствует душа: мятеж подняв, Ее клевреты стены потрясли, Своим грехом ее лишили прав, Бессмертье сделали рабом земли, На вечные мученья обрекли. В предведенье она того страшилась, Но воле их бессильно покорилась. Так размышляя, крался в тишине Он, победитель, сокрушенный в прах, С неисцелимой раной в глубине, Что станет шрамом, наводящим страх; Оставил жертву в скорби и слезах. Ее гнетет бесчестье неотступно, Его — давящий груз души преступной. Он псом проворовавшимся ползет; Она простерта раненой овцой; Он свой проступок яростно клянет; Она терзает грудь свою с тоской; Он, весь в поту, спешит во мрак ночной; Она на ложе мечется, рыдая; Он прочь бежит, блаженство проклиная. Он убегает, скорбью удручен; Она в отчаянье слепом лежит; Он жаждет утра, мраком устрашен; Она при мысли о заре дрожит. 'День, — молвит, — язвы ночи обнажит. Мои всегда правдивы были взоры; Не скроют и теперь они позора.
