Ни одно сердце изъ вс?хъ, которыя только были доступны ему, не могло изб?жать града его тягостныхъ взглядовъ, такъ искусно онъ давалъ своей красот? тихій и безобидный видъ. Подъ этимъ покровомъ онъ соблазнялъ т?хъ, кого хот?лъ поразить, но въ-то же время былъ всегда готовъ первымъ ратовать противъ той вещи, которую искалъ. Горя самой пламенной страстью, онъ пропов?довалъ чистую д?вственность и хвалилъ холодную невинность.
XLVI.
Итакъ, подъ однимъ единственнымъ покрываломъ красоты онъ скрывалъ наготу демона, спрятанную въ немъ. Онъ д?лалъ это такъ хорошо, что неопытные люди допускали до себя соблазнителя, который бродилъ надъ ними съ видомъ херувима. Какая наивная молодая д?вица не позволила-бы себя ввести въ заблужденіе такимъ образомъ? Увы! Я пала, но и теперь, все-таки, я спрашиваю себя, не поступила-ли бы я еще разъ такъ же при подобныхъ обстоятельствахъ.
XLVII.
О! какъ горько слышать, что эти отравленныя слезы, это обманчивое пламя, игравшее такъ на его щекахъ, эти д?ланные вздохи, раздававшіеся въ его сердц?, это смертельное дыханіе, выходившее изъ его груди, все это заемное волненіе, бывшее только обманомъ, могутъ соблазнить еще разъ несчастную, которая была уже разъ соблазнена, и снова развратить раскаявшуюся было д?вушку!
1609
ЖАЛОБЫ ВЛЮБЛЕННОЙ
Перевод В. Левика
Я, размышляя, на холме лежал И вдруг услышал горьких жалоб звуки. Покатый склон, удвоив, отражал В лазурный купол этот голос муки. То бурно плача, то ломая руки, Шла девушка по берегу реки И все рвала какие-то листки. Соломенная шляпка затеняла Ее лицо. Хранили все черты Печать уже разрушенной немало, Но все еще приметной красоты. Был облик полон юной чистоты, Но юность от безвременной кручины Уже оделась в частые морщины. Она пыталась, комкая платок, Замысловатым вышитый узором, Соленой влаги осушить поток, Из глаз гонимый болью и позором, На вышивку глядела влажным взором, И горький стон или надрывный крик Долину оглашал в подобный миг. То взор ее, горящий исступленно, Казалось, небо вызывал на бой, То в землю устремлялся с небосклона, То в горизонт вперялся голубой, То вновь блуждал по сторонам с мольбой И ни на чем не мог остановиться, Готовый лишь безумью покориться. Ее рука волос не убрала, Забыв кокетства милые повадки. От полурасплетенного узла Вдоль бледных щек вились две тонких прядки. Другие ниспадали в беспорядке, Но меж собой еще хранили связь, Кой-как под сеткой нитяной держась. Она швыряла вглубь янтарь, кораллы, Браслеты — все, что ей дарил он встарь, И слезы в воду светлую роняла. Так скаред грош кидает в полный ларь, Так шлет подарки тароватый царь Не в то жилье, что скудно и убого, Но в изобилье пышного чертога. Брала из сумки новые листки — Записки, письма нежные, — читала, Задумывалась, полная тоски, Читала вновь и, разорвав, кидала. Из пачки, в шелк обернутой, достала Другие — те, что для любимых глаз Писались кровью в незабвенный час, И, оросив слезами эти строки Поблекшие, сама как смерть бледна, Она вскричала: 'Лицемер жестокий! Так ложью кровь твоя заражена, Что как чернила черной быть должна!' И в гневе, разжигаемом любовью, Она рвала написанное кровью. 
