Сними осаду с сердца моего. Для страсти неприступна эта крепость. Слабо твое искусство в этот раз — Подкопы лести и бомбарды глаз». «Как? Ты умеешь быть красноречивым? — Воскликнула она. — О горе мне! Твой голос, вопреки словам бранчливым, Как зов сирен, томит меня вдвойне: Укор певучий, распря слов и звука, Для слуха музыка, для сердца мука. Будь я слепа, один бы голос твой Меня влюбил в невидимое тело; Будь я глуха, — узрев тебя впервой, Я б на других смотреть не захотела; Будь мой удел — и тишина, и мгла, Я кожей бы любить тебя могла. А если бы исчезло осязанье, И слух, и зренье (так вообразим!) И мне осталось только обонянье, Ты не был бы прохладнее любим: Я бы дышала аурой пьянящей, Из этих уст желанных исходящей. О, что за пир устроить мог бы Вкус, Когда бы он, как пестун и питатель Всех прочих чувств, призвал бы их в союз И повелел, веселья председатель, Изгнать Печаль и запереть замок, Чтоб Ревность не проникла за порог!» И вновь раскрылись пурпурные створы, Готовя выход взвихренным речам, — Как рдяно-облачный восход, который Крушенье предвещает кораблям, Урон посевам, пахарю досаду, Грозу и бурю — пастуху и стаду. Волк скалится пред тем, как зарычать, Стихает ветер перед ливнем ярым; Еще он речи не успел начать, Но как внезапной молнии ударом Или как пулей гибельной, она Предчувствием дурным поражена И, слабо вскрикнув, навзничь упадает!.. Такую силу взгляд в себе несет: Он и казнит любовь, и воскрешает, И богатеет заново банкрот. Как быть юнцу? Он с видом ошалелым Захлопотал над неподвижным телом. Забыта вмиг суровая хула, Что с уст его чуть было не слетела. Любовь беднягу славно провела, Уловку тонкую пустивши в дело; Не дрогнут веки, не встрепещет грудь — Лишь он сумеет жизнь в нее вдохнуть! То по щекам ее немилосердно Он шлепает, то зажимает нос, То пульса ищет, пробуя усердно Поправить вред, что сам же и нанес; К устам недвижным льнут его лобзанья — О, век бы ей не приходить в сознанье! Но вот, как день идет на смену мгле, Ее очей лазурные оконца Раскрылись; как на сумрачной земле Жизнь воскресает с появленьем солнца, Так осветился лик ее тотчас Живительным сияньем этих глаз. Обласкан их рассветными лучами, Он мог удвоить сей чудесный свет, Но злая хмурь над юными очами Нависла, как предвестник новых бед. Ее же взор, слезами преломленный, Блестел, как пруд, луною озаренный. Она вздохнула: «Где я? Что со мной? Тону ли в бездне иль в огне сгораю? Что ныне — полдень или мрак ночной? Живу ли я еще иль умираю? Коль это жизнь — за что такая боль?
