плаву институтике, стипендию платили нерегулярно. А чаще - не платили вовсе. Дана считала день крайне удачным, если удавалось один раз полноценно поесть. Денег зачастую не было на самое необходимое. И поэтому она хваталась за любую подработку, какую только отыскать могла. Клеила объявления, драила подъезды, выгуливала собак, прибиралась в домах более зажиточных своих сокурсниц, писала за тех же сокурсниц доклады и курсовые и не гнушалась принимать подачки в виде ношеной одежки и подпорченных продуктов. В одном только пересилить себя не могла, хотя предлагали - не раз и не два.
Дана знала, что симпатичная. Худенькая чересчур, от недоедания вечного. Но фигурка пропорциональная. И личико хорошенькое. Носик точеный, не слишком короткий и не длинный, глаза немножечко раскосые, выразительные и блестящие, брови вразлет, маленький яркий ротик. И особое её богатство и гордость - белоснежные зубки, которым завидовали втайне все знакомые и случайные встречные. Другие месяцами по дантистам мотаются, из стоматологических кресел не вылазят, и все равно нужного эффекта добиться не могут, а эта нищенка замызганная - щеголяет голливудскою улыбкой, ну как тут не обзавидоваться и не исплеваться прикажете? А приплюсуйте-ка сюда огненно-рыжие кудряшки и, в противовес им, лишенную веснушек, чистую гладкую кожу!.. Зависть - штука вездесущая и с пощадой, как и совестью, незнакома. Дану окружало устойчивое женское презрение и такой же устойчивый и настойчивый откровенный мужской интерес.
Поначалу её усиленно пытались заманить на институтские вечеринки, часто-густо завершающиеся незамысловатым и 'быстрым' трахом по комнатушкам и закоулкам коридоров. Видя, что девушка не поддается и испытывает к подобным развлекаловкам настоящее отвращение, парни брались на спор ухаживать. Перепробовали все: от прямодушно-пошлых предложений перепихнуться до имитации нежных чувств. Дана оставалась непоколебимой. Один раз её чуть было не изнасиловали. Трое старшекурсников затянули девушку в пристройку у спортзала. И, забавляясь, предложили на выбор: или они имеют её одновременно, или она соглашается переспать с каждым, по очереди, добровольно. Вот, когда пришлось вспомнить навыки самозащиты, прочно внедренные в нее за годы существования в сумасшествии интернатского мирка. Не колеблясь, она согласилась на второй вариант, а, оставшись наедине с претендентом номер один, хладнокровно подождала, пока нежданный возлюбленный разоблачится, и вознамерилась как следует приласкать кавалера, перед непосредственным 'актом любви'. Парень опрометчиво согласился. Каково же было его удивление, а потом и ужас, когда он внезапно обнаружил приставленный к предмету своего мужского достоинства, скромненький, но заточенный до состояния опасной бритвы скальпель. Уверенно и спокойно девушка сообщила ему, что, если милая задумка ребят осуществится, она рыдать и вешаться не станет. Но свяжется с приятелями по интернату и самолично, с их помощью, всех троих насильников кастрирует, причем отрезать принадлежности страсти станет маленькими красивыми ломтиками.
Голос Даны, когда она это все рассказывала, был исполнен неподдельного удовольствия предвкушения, будто от любимой игры. А худенькая ручка, зажавшая нож, совершенно не дрожала. Парализованный страхом насильник понял - девушка не блефует. Она выглядела сейчас натуральной маньячкой, смакующей будущее неземное удовольствие. Очевидно, что угрозу свою выполнит, не задумываясь. Конечно, можно её остановить. Но для этого надо, как минимум, на тот свет отправить. А ему этот геморрой нужен? Он же не отморозок и не садист полный, чтоб за пять минут сомнительного удовольствия рисковать своим здоровьем и лишать жизни ненормальную психичку. Да что ему, в конце-то концов, других девок мало? Вон, у них в институте, свистнуть не успеешь - уже десяток желающих набежит. И хлопот никаких, ну в пиццерию разок сводить, ну побрякушку купить дешевенькую или новые колготки. Любовь нынче дешева, до смеха. Так какого он черта в этот дурдом с принудиловкой ввязался?! Не имела баба боли головной!..
Выслушав продолжительные уговоры, сопровождающиеся совершенно не мужскими соплями и страданиями, ей было не важно уже - искренними или наигранными, Дана парня отпустила. Но перед тем бодренько уведомила, что откровения его, и истерика, записаны на диктофон. Так что, случись с ней неприятность, вся эта красота мигом по назначению отправится.
Неудавшийся насильник поклялся до неприятностей не доводить и, подобрав штаны, ретировался быстрой рысью. А Дана вышла вслед за ним на воздух и, прислонив себя к холодной кирпичной кладке, еще минут пятнадцать в равновесие приходила. Девушка понимала, насколько ей повезло. Если бы напавшие не захотели разделяться, если бы у них оказалось меньше здравомыслия и больше звериных инстинктов, если бы.... Но, слава богу, на сей раз обошлось. Повезло и в том, что другие не ожидали сотоварища непосредственно у дверей сараюшки, а прогуливались в отдалении. Чтоб внимание не привлекать. С троими она бы точно не справилась!
Еще с месяц где-то, после этого случая, Дана испытывала острый страх перед любыми замкнутыми пространствами и безлюдными местами. Даже туалет институтский обходила десятой дорогой. Но с течением времени пришла к выводу - её теперь сознательно избегают. Очевидно, случившееся просочилось-таки в широкие 'народные' массы. Собратья по институту прозвали девушку шизоидной, и порешили за благо - не связываться. Дана смогла вздохнуть с облегчением и вернуться к обычному жизненному укладу. Девять месяцев года были непрекращающейся, но привычной уже, гонкой по вертикали. А на лето она уезжала в село, к дальним маминым родственникам. И пахала там от зари и до зари, чтоб не быть им в тягость и отработать ежедневный свой кусок. И не прекращала надеяться на лучшую долю. Вот только от мужчин шарахалась, как от чумы ходячей. Ну не доверяла им, и все тут. Не могла!.. А потом этот обрыв. Одномоментный. И жизнь перекручена с ног на голову! И нужно принимать её заново. Снова бороться со страхами, снова учиться выживать. Выживать! Выживать!!!
Сколько раз у нее опускались руки! Сколько раз она была готова плюнуть на все и заявить: убивайте, не могу больше! Дана останавливала себя. Уговаривала. Убеждала. Заставляла верить, кошмар рано или поздно окончится. И она будет жить. И сможет этой жизни радоваться. В отличие от большинства новообращенных, Дана ясно определила: внушаемые им откровения о воле богов и чистейше безоблачном будущем, по сути - прикрытие. Красиво отделанный фантик, призванный очаровать наивного дитятю. Обезоружить, расслабить, заставить уверовать в сказку. Божества, как бы ни так! Они очень даже плотские. Но стоят гораздо выше людей. А людей почитают за мусор. Ну, не за мусор, так за товар. Причем - не особо ценный.
Бессменная же охрана неофитов замеса совсем другого. Дана их и одушевленными-то назвать не может. Они ей напоминают боевые машины, внедренные в биологический скафандр. Говорящие и, даже, думающие. Но, все равно, неживые. А сами хозяева вызывают настоящую оторопь и непреодолимое желание куда-нибудь подальше спрятаться, с глаз долой. Дана видела этих странных гигантов считанные разы. И при каждой встрече испытывала один и тот же, панический ужас. Не могут эталоны доброты и справедливости внушать подобное ощущение. Никакие они не боги. Скорее - демоны. Холодные и жестокие, будто Смерть. Не знающие - ни пощады, ни жалости.
Исключение составляла одна. Бывшая, к тому же, единственной среди них девушкой. И отличавшаяся, как живой огонек, затесавшийся в стройные ряды электрических лампочек. От нее веяло жизнью. Теплом. И неравнодушием. Дана чувствовала: Алира помогает искренне. Ищет пути адаптировать, приспособить. Переживает, думает о них. Пусть она и надевала при встречах маску отстраненного безразличия, но, без сомнения, болела за каждого, вверенного её заботам. И делала все, чтобы сгладить и облегчить неприятный процесс карантина. И потом, уже в новом их мире, по-прежнему не обходила вниманием. Достаточно часто навещала, расспрашивала о проблемах. А если таковые возникали, находила неотложное решение. Дана привыкла считать эту странную полуволшебницу-полуребенка неким очеловеченным ангелом. И своим личным хранителем. Она даже придумала себе теорию - пока Алира есть на свете, ничего страшного и непоправимого с Даной произойти не может. Её ангел этого не допустит. Никогда и ни за что!..
Рука всполошенно метнулась. Прижалась ладонью к груди. Слава богу, он цел! Медальон, подаренный Алирой. Помнится, девочка предупредила - будет совсем худо, сожми его в руке покрепче. И думай, кричи мысленно, сколько сил твоих есть. Не позволяй себе рассредоточится. Я услышу и приду. Где бы не находилась.... Дана прикрыла глаза, провела языком по разбитой губе, схватившейся кровавою коркой. Втиснула камень в кожу. Зашептала горячечно: 'Услышь! Пожалуйста, услышь!!'
Только бы успеть!.. Андрюша!.. Андрюшенька! Родной!.. Ну, продержись, мой хороший! Ну, сделай над собой усилие!.. Я не смогу без тебя! Я не хочу без тебя!.. Слышишь меня, Андрю-шаа?!!
