- Я рад. А теперь смени эту спартанскую панораму, пожалуйста. И позаботься о достойном и разнообразном угощении. Алире оно вскоре понадобится. А, может статься, и мне.
- Принято, хозяин.
- Превосходно. Выполняй!
* * *
... Она смотрит на экран визифона, зажимая трясущимися пальцами рот, хватая воздух душными, скомканными кусками. Дышит глубокими отрывками, заталкивая подальше вглубь подползающие волны тошноты. И не может отвести глаз от царящей безумным карнавалом вакханалии смерти и разврата.
Обнаженные, израненные тела, извивающиеся в похотливых обручах объятий. Воздух, пропахший насквозь помесью блуда и крови. И истошные, захлебывающиеся вопли жертв, уходящих из жизни в конвульсиях жестокой пытки. И глаза. Жуткие. Лимонные. Драконьи.
Они окружают её. Глядятся, с любопытством и издевкою. Захлестывают, затягивают, топят в наплывающем вале вожделения. Насмешничают и язвят. Забавляются, утверждают, приказывают! Они вездесущи... всевидящи... всемогущи.... Как и сам их хозяин, - олицетворение векового зла!
Рокочущий низкий тембр проговаривает, насмехаясь:
- Я, разве, разрешал тебе подсматривать, негодяйка маленькая?..
Неоново-белая вспышка! Фейерверки огненных брызг! Её отбрасывает на пол. И она не успевает совладать с навалившимся очередным приступом. Желудок превращается в сдавленный комок, а по пищеводу вверх устремляется поток раскаленной лавы. Из глаз льются слезы. Гортань обжигает. В носу печет. Периодически, когда спазмы ослабевают, ей удается ухватить немножко воздуха. Но он тоже ощущается, как марево из пламени и вони... Вода!.. Мозг цепляется за эту идею, как за явившееся спасение. Чуть отдышавшись в задержавшемся затишье, она сдирает перепачканную одежду. Падает в бассейн. Противное кислотное жжение и смрад отступают. Вместо них в голову врываются беззвучные истерические крики. 'Беги!.. Беги немедленно!!.. Беги, если хочешь жить!!!'...
... Нос серебристой торпеды со свистом режет холодную тьму. Боковые стекла убраны. Воздушные струи полощут тело, будто студеный, катящийся по горной стремнине поток. Мысли путаются, мельтешат ужасным пониманием: то, что она делает - полнейшая бессмыслица! Все равно, что на привязи. Он настигнет её, куда б она там ни сбежала.... Но она не станет упырем!.. Её не заставят!.. нет!!!
Модуль срывается в пике. Вой взбесившегося ветра терзает барабанные перепонки.... Жесточайший удар.... Безвременье.... Боль!!!.. Нарастает, расползается, парализует! Поглощает и опутывает собой. Боль, это целый мир, а она - крошечная изломанная букашка, распластанная на доске агонии. Пригвожденная к ней тысячами острейших отравленных жал....
Господи, хоть бы закончилось поскорее!.. Так больно!.. Так! Больно!!.. Терпеть уже невмоготу!..
... Прохладные ласкающие пальцы на полыхающей воспаленной коже. Холодный атлас прильнувшего властно, большого сильного тела. Губы. Щекочут и дразнят. Порхают с невесомою нежностью и тут же приникают, настойчиво и плотно. Разбавляют мучающий жаждою жар. Одаривают желанным облегчением. Успокаивают. Исцеляют.
Она протягивает руки. Обвивает могучие плечи. Распахивает себя его напору. Принимает. Благословенная прохлада проливается, наполняет. И укутывает туманом расслабленности и неги. И унимает, и гасит последние отдаляющиеся вспышки умирающего адского огня.
Аля вдыхает поглубже, вздрагивая от накрывшей её сладостной истомы. Роняет руки бессильно. Повернув набок голову, трется щекою об узорчатый велюр покрывала.
Не вспоминать, не сравнивать, не надеяться. Замереть окрыленною душою. Задержать, насколько возможно, убегающее облачко блаженства. Пусть хотя бы в этом, бредовом наркотическом сне, он побудет с нею совсем еще немножко. Её дурман. Её безумствование. Её Величество... Любовь!..
- Малыш, тебе лучше?
Теплое дыхание ароматным дуновением притрагивается к щеке. Пытливые чуткие губы с новым увлечением начинают игривый чувственный танец. Она замирает, упорно не раскрывая глаз. Боясь поверить, что чудо все-таки свершилось!
- Ладно-ладно. Разрешаю не отвечать. - В бархатистом ленивом голосе улавливается довольное лукавство. - Твое удивительное тельце чудно справляется и без слов, интриганка ты настырная. И мне нравится слышать его... и слушать!.. Но, я рассчитываю на большее, котенок. Я успел изголодаться, учти!
Её глаза распахиваются. Встречаются с мерцающим звездным янтарем. Наливаются, полнеют подступающими слезами. Нагнувшись, рагезт, осторожно обнимает ладонями нежное личико. Осушает поцелуями намокшие ресницы. Шепчет, бередя прикосновеньями шелк трепещущих губ:
- Сегодня моя девочка будет плакать только от наслаждения. Я за это ручаюсь. Клятвенно, малыш!
Принимается целовать. Раз от разу настойчивее и сильнее. Грубовато и нетерпеливо покусывая, заставляет приоткрыться. Снова и снова упивается покорной отзывчивостью её рта. Ловит губами пугливый шелковистый язычок. Завладев, жадно ласкает. Отрывается. Дорожкою поцелуев сбегает по горлу вниз. Накрывает ладонями упруго подрагивающие полушария, принимаясь бережно массировать напрягшиеся возбуждением соски.
Она изгибается, всхлипывая в голос. И стонет, и мечется под ним. И ответно впивается объятиями, - без слов, прикосновениями, моля о пощаде. Рагезт приостанавливается, нависая над Алею. Берет за подбородок. Оглаживая подушечками пальцев приоткрывшиеся доверчиво губы, проговаривает, суховато- надменно:
- Ты всегда будешь послушна мне. Безоглядно. И чего я ни пожелаю, ты выполнишь. Не так ли?
- Да. - Звенит, отвечая, напряженный прерывистый голосок.
- Ты, моя собственность, Алира. И никогда не посмеешь оставить, солгать и предать.
- Да, Краасс! - Её губы кривятся гримаскою обиды и растерянности, а расширившиеся недоуменно глаза снова ярко блестят.
- Тогда живи ради меня. И помни. - Он улыбается ей, жестоко и нежно. Наклоняется. Взяв под изгибы коленей, разводит ноги рывком.
Закинув лицо и выгнувшись, Аля громко вскрикивает на вдохе. Живая сталь вонзается, словно острие тарана. Входит, погружается, заполняет.
Без снисхождения.... И без жалости!
Она сминает в кулак полотно покрывала. Зажмуривается, прикусывая губу. Но мгновенная острая боль сразу сменяется не менее острым приливом удовольствия, когда, задержавшись ненадолго в горячо пульсирующей влаге, он начинает свое размеренное и неторопливое путешествие, ритмично и сильно проникая в самую её глубь.
Девочка слабо постанывает, беспомощно упираясь ладошками в каменно твердый рельеф его живота. Пальцам передаются мощные толчки мерно сокращающихся мышц. Она кажется себе сейчас такою неправдоподобно маленькой и беззащитной на фоне этого средоточия грубой физической силы. А душа, будто разрываемая извне на две неравные половинки, и страшится и просит, изнемогая, извечного торжества над собой.... Сильнее! Больше! Снова! Еще!.. Тягучие и плавные погружения убыстряются, становясь все обрывистее и резче. И сотрясающая волнами дрожь экстаза переходит в один сплошной непрекращающийся спазм.
Мольбы и рыдания. И судорожные, отчаянные рывки придавленного тяжестью тела. И короткая нирвана экстатического забытья. Когда уже не чувствуешь - ни себя, ни мира. И скатывающиеся по щекам слезы, как отзыв благодарности и восторга. И недолгое скольжение в невесомости дремотного воспарения.... И все начинается заново. В бесстыдстве и сладости разгулявшегося любовного угара!..
Где правит госпожа Любовь, там бал дает царица Жизнь?.. А ей так ничтожно мало надо сейчас... для счастья! Всего лишь знать, что она дарит удовольствие. Всего лишь чувствовать - она опять нужна!
* * *
- Я так понимаю, ты меня наказал?
- Скорее - показал. Что случается, когда мы порознь.... Вина мне принеси!
Девочка неслышно соскользнула с лежанки. Подойдя за напитком к столику, задержалась взглядом на отражении. За её спиной трансформер лениво повернулся на бок, оперся на локоть, наблюдая. Заметив, что
