– Он читал его тебе на улице?
– Нет. Я ходила к нему в лавку.
– Поздней ночью?! Да ты в своем уме?
Она взглянула на него как на постороннего человека, с которым у нее нет ничего общего.
– Что ты хочешь сказать, Чарльз? Чем это могло мне грозить?
– Речь не об угрозе, Мэри.
– Тогда о чем? О приличиях? Неужто ты обо мне столь низкого мнения, что навязываешь мне какие-то
– Я знаю, Айрленд – человек честный…
– Но не знаешь собственной сестры. В этом доме я существую словно во сне. Никакой настоящей, полнокровной жизни у меня здесь нет и в помине. Догадываешься ли ты, отчего я с таким нетерпением каждый вечер жду твоего прихода? Кроме тех случаев, разумеется, когда ты в стельку пьян.
Чарльз молчал.
– Кого я здесь вижу? С кем беседую? Чья благопристойность предписывает свести меня в могилу? Согласно какому обычаю я уже лежу в семейном склепе?
– Тише, Мэри. Ты разбудишь родителей.
– Их не разбудишь
– Ты что, всему свету намерена это сообщить? – Он взял ее за руку и потянул наверх, в ее спальню.
Мэри в изнеможении опустилась на кровать.
– Мистер Айрленд показывал мне свою последнюю находку, неизвестное стихотворение Барда. Я слушала. Вот и все. Потом он проводил меня до дому. У нашей двери мы расстались. Как ты сам говоришь, он человек честный. Я ему кое-что пообещала.
– Что именно?
– Что ты посодействуешь публикации его статьи.
– Ничего не понимаю. Какой еще статьи? – Бурный гнев и отчаяние сестры сбивали Чарльза с толку. В данных обстоятельствах, решил он, самое разумное – сохранять нейтральный, беспристрастный тон. – Начни-ка с начала, милая. Итак, чего же хочет Айрленд?
– Я читал статейку его отца в «Джентльменз мэгэзин». Он там лишь упоминает неизвестного благодетеля. Сын рассказал тебе что-то еще?
– Абсолютно ничего.
Как легко слетела ложь с ее языка!
– Ошибки тут быть не может?
– Никакой.
Неожиданно ровный, твердый тон сестры удивил Чарльза. Ему захотелось укрепить ее в этой твердости.
– Чего же мистер Айрленд ждет от меня?
– Это великое открытие, и он, естественно, желает сам поведать о нем миру. Если он напишет статью, ты сможешь пристроить ее в журнал?
По правде говоря, Чарльз Лэм вовсе не жаждал водить компанию с Уильямом Айрлендом. Ну, кто он такой? Лавочник, торговец, которому судьба даровала редкую находку. Но это ведь не значит, что та же судьба наделила его фантазией и талантом сочинительства.
– Ты уверена, милая, что это будет разумно с моей стороны?
– А ты что предлагаешь? Открытие удивительное, необычайное…
– Вот именно. Следовательно, необходимо должным образом его описать, а подлинность подтвердить документально.
– Ясно. По-твоему, мистер Айрленд не владеет литературным слогом.
– Наверняка, конечно, сказать не могу, но можно ли ждать от него блестящего слога? Есть ли такая вероятность? По его собственному признанию, приличного образования он не получил. Растил его один лишь отец.
– А Шекспир получил приличное образование? Удивляюсь тебе, Чарльз.
– Он все же не Шекспир.
– Надо понимать, один ты владеешь даром сочинительства. Много о себе мнишь, Чарльз.
Мэри закусила губу и отвернулась. Она снова разгневалась.
Чарльз с опаской наблюдал за сестрой. Никогда прежде он не замечал у нее столь резких перемен настроения. Пожалуй, разумнее всего попытаться ее умиротворить.
– Прости меня, дорогая. Сейчас так поздно. Он, безусловно, не Шекспир, но вдруг он окажется вторым Лэмом? Я сделаю все возможное, чтобы ему помочь.
– Ты не против, Чарльз, если он придет к нам и расскажет, о чем собирается писать? Я была бы очень рада.
– Конечно, не против. Пусть приходит, когда ему удобно.
Получив коротенькую записку от Мэри, Уильям ближайшим же воскресным утром отправился на Лейстолл-стрит. Они втроем расположились в гостиной. В присутствии Чарльза Айрленд заметно нервничал и, декламируя стихотворение Шекспира, поглядывал на Мэри, ища поддержки.
– Весьма изящные стихи, – сказал Чарльз.
– Очень верно подмечено. Именно изящные, – с готовностью подхватил Уильям. – Позвольте я прочту вам, мистер Лэм, из моего собственного опуса? Я, правда, над ним еще работаю…
Мэри смотрела на мириады пылинок, танцующих в лучах весеннего солнца. Уильям достал из кармана пачку листков.
– Вступление я решил опустить. Можно начать in medias res?[71]
– Безусловно.
И Уильям Айрленд приступил к чтению:
«Еще одним бесспорным преимуществом Шекспира, в котором ему нет равных среди сочинителей, являлось его искусство описывать природу. Он настолько точно подбирал слова, что мы словно видим все своими глазами. Стиль его так ярок и своеобразен, что, прочитав любое предложение, безошибочно чувствуешь: это перо Шекспира».
Чарльз Лэм слушал внимательно и был немало удивлен выразительностью слога юного Айрленда. Далее автор перешел к описанию своей находки, выявляя в стихотворении черты сходства с уже известными и общепризнанными произведениями Шекспира. Завершалось эссе эффектной фразой: «Таким образом, признавая за Шекспиром высочайшее мастерство, по праву вызывающее наше восхищение, мы и в данном случае просто обязаны, вслед за Мильтоном, присудить ему титул „нашего сладкогласнейшего барда“».
Мэри восторженно захлопала в ладоши.
Чарльз, ожидавший услышать косноязычный лепет новичка, был поражен мастеровитостью Айрленда.
– Ваше эссе произвело на меня большое впечатление, – сказал он. – Я никак не…
– Не предполагали, что я на такое способен?
– Не был в этом уверен. Но написано очень гладко.
– Вздор, Чарльз, – вмешалась Мэри. – Мильтон в возрасте Уильяма уже сочинял оды.
– Я тоже сочиняю оды! – вскричал Айрленд и осекся. – Тем, что я умею, в большой мере я обязан именно вам, мистер Лэм. Ваши эссе в «Вестминстер уордз» вызывают у меня восхищение. Я никоим образом не смею утверждать, что перенял ваш стиль, но он оказал на меня сильное воздействие.
– Это большой комплимент, Чарльз. Поблагодари же Уильяма.
Чарльз протянул руку, Уильям схватил ее с подчеркнутой радостью.
– Стало быть, вы считаете, сэр, что этот опус можно предложить для печати?
