самому лицу и начал читать; дыхание его участилось, он ловил воздух ртом.
– Не имею ни малейшего представления… – Он вынул платок и трубно высморкался. – Я в полном неведении… – Он снова высморкался. – Крайне неприятный сюрприз.
– И все-таки, сэр, где оно?
– Оно?
– Стихотворение, которое ваш сын так подробно и любовно описывает. Где рукопись? Я должен ее видеть, мистер Айрленд.
– Понятия не имею, где она, мистер Малоун. Уильям не счел нужным… – С каждым словом он все более распалялся гневом. – Моему сыну не хватило благовоспитанности рассказать о нем мне. Он намеренно все от меня скрыл. Обманщик!
– Это стихотворение принадлежит не вашему сыну. Оно принадлежит всему миру.
– Понимаю, мистер Малоун.
В эту минуту в магазин вошел Уильям Айрленд. Все еще опьяненный восторгом от того, что его имя напечатано в «Вестминстер уордз», он невозмутимо посмотрел на их явно неприязненные лица и, заметив на прилавке журнал, спросил:
– Вы уже прочли, да, отец?
– Что это значит?
– Раз прочли, стало быть, сами знаете. Добрый день, мистер Малоун.
– Еще раз тебя спрашиваю: что это значит?
– Сейчас скажу, что это значит. Я совершил то, чего, по вашим уверениям, мне не совершить никогда. Я написал эссе. И оно опубликовано.
– Как ты смел скрывать его от меня?!
– Так вы бы его у меня отняли. Вы же всегда были убеждены, что у меня нет таланта к сочинительству. А теперь, отец, я доказал, что вы ошибались. Вот и все.
Сэмюэл Айрленд злобно покосился на сына, но не проронил ни слова.
Эдмонд Малоун уже начал терять терпение.
– Дело здесь касается не отца или сына. Где стихотворение? – Он повернулся к Уильяму: – Вы, сэр, легкомысленно и опрометчиво поспешили с публикацией, полезли в воду, не зная броду. Как вы докажете подлинность вашей находки?
– В ее происхождении я абсолютно уверен.
– Вот как? Значит, ее подлинность зиждется на одной лишь интуиции. При таком подходе ученым тут делать нечего.
– Наш нищий предается, знать, гордыне,[75] – добавил Айрленд- старший.
Уильям поглядел на них и улыбнулся:
– Подождите минутку, мистер Малоун, прошу вас.
Он помчался наверх и тотчас же вернулся с большим конвертом в руках.
– Вручаю вам свою находку на полное ваше попечение, мистер Малоун. Изучите ее со всей возможной тщательностью. Ежели у вас возникнут малейшие сомнения в том, что это – рука Шекспира, вы вольны раструбить о них на весь свет.
Малоун поспешно взял конверт и вынул рукописный лист.
– В своем эссе, сэр, вы утверждаете, что это – любовные стихи.
– Прочтите и судите сами.
– Я уже имел удовольствие. В «Вестминстер уордз». – Тем не менее он прочел стихотворение еще раз. – Рад, что не нахожу здесь никаких неприличностей.
– Неприличностей, сэр?
– Ну да, Шекспир же насквозь пропитан непотребствами. Мы живем в постоянном страхе, как бы не всплыла очередная сальность. Такое обилие скабрезностей бросает тень на все его творчество.
– Это произведение целомудренно, уверяю вас. Но вы должны дать слово, мистер Малоун, что вернете мне документ не позже чем через месяц.
– Вы получите его даже раньше, мистер Айрленд. Клянусь честью, сей документ будет возвращен вам в целости и сохранности.
– Надобно расписочку взять, – вдруг засуетился Сэмюэл Айрленд и принялся искать за прилавком чернила и бумагу.
– Видите ли, сэр, в подобных делах мой отец склонен проявлять чрезвычайную осмотрительность.
– Документу ведь цены нет, Уильям. Не безделица какая-нибудь.
Тут же была составлена лаконичная расписка, Эдмонд Малоун поставил свою подпись и, прижимая конверт к груди, покинул Холборн-пассидж.
Помахав ему вслед, Сэмюэл Айрленд вернулся в лавку.
– Неразумно было отдавать ему бумагу, Уильям.
– Это почему же?
– А ты прикинь, сколько она может стоить. Все равно что вручить ему сумку, набитую гинеями.
– Но мистер Малоун человек честный, не так ли?
– Оно, конечно, так, да только честь ведь тоже продается и покупается, – отрезал Сэмюэл Айрленд и, судя по выражению его лица, сразу пожалел, что не сдержался. Он взял с прилавка журнал и стал молча читать эссе сына. Закончив, протянул журнал Уильяму.
– Почему ты ничего не сказал мне об этом стихотворении? Почему мне пришлось читать о нем в журнале?
– Я уже вам говорил. Таково было мое желание.
– Твое
– Безусловно не отвергаю. Но признаю его в пределах разумного. Вы уверяли меня, что я не владею пером. Без обиняков говорили, что гожусь лишь на то, чтобы торговать в лавке.
– Я вовсе не это имел в виду…
– Скажите, отец, а вы не чувствуете никаких моральных обязательств перед сыном? Вы же могли поощрять мой интерес к литературным занятиям.
– Сейчас не время…
– Всегда не время. Вы могли развить у меня тягу к знаниям. А мне пришлось самому ума набираться.
– Точно так же, как мне. Лучшее образование…
– …это самообразование. Сколько раз от вас слышал. Что ж. Вы статью прочли. Судите сами, сумел я дать себе приличное образование или нет.
Они продолжали препираться и после ужина. Роза Понтинг ушла, громко заявив, что обсуждать «какие- то бумажки, чтоб им пусто было» ей неинтересно; тем не менее, притворив за собой дверь, Роза немедленно приникла к ней ухом. Было слышно, как Сэмюэл Айрленд в нескрываемом раздражении брякнул фужером о тарелку.
– У мистера Малоуна вообще никаких прав на эту бумагу нет. Такие документы на вес золота. Нельзя отдавать их любому встречному и поперечному.
– Уж не потому ли вы хотите
– Это нечестно, Уильям. Несправедливо. Кабы все в нашей округе не знали, что ты работаешь в моем магазине, твоя покровительница на тебя и внимания бы не обратила.
– Неправда.
– Позволь мне закончить. Всем известно, что ты мой сын. Стало быть, на карту поставлена не только твоя, но и моя репутация.
– Что ж, тогда вам лучше снять с себя ответственность. Напишите бумагу, что отказываетесь от всякого участия в этих делах, и поставьте свою подпись. Роза Понтинг, я уверен, с большой охотой засвидетельствует ваш отказ.
